старик. – Чтобы прочнее стала и всякое там по мелочи. В общем, младшие лоа тебя не учуют, и порчу навести мало кто сможет.
– Спасибо, Анг-Джин. – Я быстренько оделся.
Тролль отмахнулся.
– Считай одежду маленькой частичкой оплаты нашего долга. Ты сделал для Зеленых Улиток большее, избавив нас от ведьмы.
– Все равно спасибо. Можете собрать в дорогу еды и воды? Ухожу на озеро сегодня.
– Я советую день-два отдохнуть, Кан-Джай. Ты не выздоровел полностью, твоя духовная сила не восстановилась.
Да я сам ощущаю нестабильность ауры, легкое головокружение и тупую боль в суставах. Но это ерунда, по пути к озеру состояние нормализуется. Сегодня потренируюсь, с Акелой по лесу побегаю.
Акела! Горе мне. О тебе, мой пушистый бодигард, я забыл.
Подхватив меховое одеяло, накинул на плечи вместо накидки, обул сапоги и выскочил из хижины под удивленным взором шамана.
Белый волк встретил меня радостной ухмылкой во всю пасть. Скакнув на опущенное в яму бревно, он вторым прыжком повалил мое ослабленное тело в снег и, упираясь передними лапами мне в грудь, принялся тщательно вылизывать щеки и нос. Тролли неподалеку глазели на проявление чувств ужасного волчары и помаленьку, дабы не привлекать к себе излишнего внимания моего белобрысого друга, отступали к своим хижинам. Детвору, гулявшую на улице, точно ветром сдуло и без родительских предостережений.
К белым волкам отношение и у синекожих и у людей особое. Невосприимчивых к магии разума и, следовательно, зверомагии хищников, обладающих зачатками природного колдовства, побаиваются из-за ума, острых зубов, необычайной хитрости и злопамятства. Со зверем, наравне с саблезубыми кошаками считающимся хозяином северных лесов, не шутят и на глаза не попадаются по собственной воле даже великие охотники. Крупнее обычного волка чуть ли не вдвое, белые нагоняют страх на людские селения. Охотиться на них крайне опасно, магия не помогает. Что уж говорить о волчаре, оказавшемся посреди жилищ разумных без сдерживающих его злость барьеров, пут и тому подобного.
– Привет-привет, дружище, – попытался я увернуться от шершавого языка и отстранить от себя лохматую морду. – Хватит, а? На морозе у меня лицо вот-вот льдом покроется из-за твоей слюны. Замерзну – кого облизывать будешь? Ледяную статую?
Акела недовольно буркнул что-то на волчьем диалекте и слез с меня, усевшись рядышком.
Отощал, бедняга, за седмицу моего коматозного состояния. Ребра торчат, шерсть топорщится. Зато подрос, вытянулся в длину и высоту. Или мне кажется? Давно не видел. Раньше и не осознавал, насколько мой товарищ крупный. Ему полугода нет, а вымахал со взрослого серого родича.
У нас с Акелой отношения чисто дружеские. Я ему никогда не приказывал, просто кормил, выхаживал с тех пор, как нашел у трупа его матери, убитой олифантом.
Через
