Абзац. Здесь собрались матерые волки, которые до сих пор оставались в живых благодаря звериной хитрости и быстроте рефлексов, но в данный момент они находились на своей территории и под надежной, как им казалось, охраной. Чтобы адекватно отреагировать на нештатную ситуацию, им требовалось какое-то время, но Абзац не собирался давать им такую возможность.
Он привык обходиться без напутственных речей. Мертвому безразлично, застрелили его молча или после продолжительной и интересной беседы, а живому лишняя болтовня может дать шанс вывернуться. Поэтому Абзац ударом в челюсть бросил сержанта на пол и открыл огонь раньше, чем недовольство на лицах присутствующих успело смениться удивлением.
Он стрелял сквозь непрозрачный пакет, что лишало его возможности как следует прицелиться, но короткоствольный «узи» был спроектирован именно для такой стрельбы – веером, от живота, навскидку. Скорострельность и огромное количество выпускаемых пуль с лихвой компенсировали недостаточную точность и дальность стрельбы. Абзац не любил «узи» – это было грубое оружие, предназначенное для скорой и кровавой расправы.
Автомат-уродец запрыгал в его руке, плюясь свинцом и раздирая в клочья пакет. Воздух наполнился грохотом, брызгами водки, гипсовой пылью и летящими во все стороны осколками стекла, плитки и дерева. Только один из сидевших за столом бандитов успел выхватить пистолет. На то, чтобы навести оружие в цель, времени у него не осталось: две пули попали ему в живот, одна в грудь и еще одна – в подбородок. Бандит сплясал короткий безумный танец и рухнул под стол.
Затвор автомата лязгнул в последний раз, боек сухо клацнул, упав на пустой патронник. В наступившей тишине стало отчетливо слышно, как позванивает, катясь по кафельному полу, последняя гильза, и капает со стола какая-то жидкость – не то водка из разбитой бутылки, не то чья-то кровь.
Потом кто-то тихо заскулил, совсем как умирающая от голода и холода собака. Абзац опустил глаза. Живой и невредимый, если не считать кровоподтека на челюсти, сержант боком отползал от него по полу, безотчетно стремясь забиться под стол. Глаза у него были совсем белые, как у вареной плотвы, из носа текло, а в промежности форменных брюк темнело большое мокрое пятно. Абзац гадливо поморщился: в своей жизни он насмотрелся всякого, но вид взрослого, физически здорового мужчины, неспособного побороть животный страх смерти, неизменно вызывал в нем отвращение. Сейчас сержант мог бы свободно подстрелить его – во всяком случае попытаться. Пистолет по-прежнему лежал у него в кобуре, в то время как у Абзаца не осталось ни единого патрона. Но эта мысль, похоже, даже не приходила бедняге в голову – настолько резким оказался переход от непыльного существования в качестве мальчика на побегушках у уголовников к стрельбе и смерти.
– Ты, – сказал ему Абзац. Как всегда в подобных случаях, говорить поначалу оказалось трудно: мышцы лица одеревенели и потеряли упругость. – Документы
