не отрываясь глядел на огонь. «Красавица и добродетельная, – твердил он про себя, – красавица и добродетельная…» Тут на него снова напал приступ кашля, так что слова прощания почти не коснулись его слуха.
– Кое-кто нынче ночью поворочается в постели без сна, – засмеялся Артуа, когда за мужчинами захлопнулись двери королевских апартаментов.
– Робер, – с упреком оборвал его Валуа, – не забывайте, что отныне вы говорите о короле.
– Да я и не забываю и никогда ничего подобного не скажу при посторонних. И все же вы сумели внушить Людовику мысль, которая сейчас, уж поверьте мне, не даст ему покоя. А ловко это вы, черт побери, сумели подсунуть ему вашу любезнейшую племянницу Клеменцию!
Его высочество д’Эвре думал о красавице-принцессе, которая живет в замке на берегу Неаполитанского залива и чья судьба только что решилась здесь неведомо для нее. Его издавна восхищало и удивляло, какими неисповедимо таинственными путями идут человеческие судьбы.
Только потому, что безвременно скончался государь, только потому, что молодой король не желал оставаться без супруги, только потому, что дядя спешил угодить племяннику, только потому, что случайно брошенное имя запало в память Людовику, только поэтому юной златокудрой девушке, быть может в этот самый час за пятьсот лье отсюда глядящей на вечно лазурное море и с тоской думающей о том, что ничто не изменится в ее судьбе, суждено было стать средоточием забот королевского двора Франции…
Но в душе его высочества д’Эвре снова заговорила совесть.
– Брат мой, – обратился он к Валуа, – неужели вы и впрямь считаете, что крошка Жанна – незаконнорожденное дитя?
– Пока я в этом еще не окончательно уверен, брат мой, – ответил Валуа, кладя на плечо Людовику д’Эвре свою унизанную перстнями руку. – Но не беспокойтесь: недалек тот час, когда весь мир будет считать ее таковой!
Говоря так, его высочество Валуа искренне считал, что печется лишь об интересах сегодняшнего дня, он не мог знать, какие последствия повлекут за собой его замыслы, не мог знать, что именно благодаря им собственный его сын в один прекрасный день станет королем Франции.
Если бы его высочество д’Эвре мог перенестись во времени на пятнадцать лет вперед, еще о многом задумался бы он.
Глава VI
Королевское ложе
Монументальное, украшенное резными крылатыми фигурами королевское ложе занимало треть опочивальни. Полог темно-синего атласа, затканный золотыми лилиями, походил на бездонное ночное небо, усеянное звездами; при взгляде на пышные драпировки балдахина невольно вспоминались паруса, упруго взвившиеся на реях.
Опочивальня, где царили полумрак и гнетущая тишина, где все дышало унылым благолепием, освещалась слабым огоньком ночника, вставленного в чашу серебряной лампы, свисавшей с потолка на трех массивных цепях[6]; в неверном свете причудливо вспыхивала искрами
