був так и остався самый стэрвозный колхозный сиксот, хоть вин и твий дядько. Послухай, – говорит мне Жорка при встрече на базаре в Азове, где он продавал с десятка два перепелят и двух нутрий, а я с матерью оказались там для каких-то покупок: – Иду босяком по тэплой дорижки по над хутором та радуюсь. То на нэбо подывлюсь, а трохы глаза долу – и бачу лис, як громада стоить, то прэдставлю як у панскый роднык губамы прыльну. Хорошо на души! А тут навстричу дядька Хвэдька. Я так зразу и подумав, шо цэ нэ к добру. Луче б чёрна кишка дорогу мини пэрэбигла, а нэ вин явывся пэрэ носом. Як у воду глядив. Чую:
– Здоров, Жорка. А чёго у тэбэ сёдня глаза бигають туды-сюды? Ты шось украв, мабудь?
– Дядько Хвэдька, та вы шо? Я тилько с хаты выйшов… Тай шо у хутори украсты можно? Усэ у людэй повыгрибалы под митлу у «закрома Родины», як кажуть ти хто забира. Жрать, окромя бурякив, та капусты нычого ныма. Шо красты? Так шо вы, дядько Хвэдька, нэ на того напалы. Чистый я, як голый и босый. Ны у пузи ны у голови нычого нэма. Так шо прощувайтэ.
– Жорка, а як шо було б шо украсты, та зъисты, украв бы?
– Жрать так хочицся, так, мабудь, и украв бы в колхози шо нэбудь.
– Во-во! Ото у тэбэ и глаза бигають. Як собака, всэ вынюхуешь, шоб из закрома Родины украсты. Посажать вас, гадив, усих надо.
Ты, Миша, нэ обижайся. Твого дядьку як тилько зэмля носэ?! Сам, паразит, вытворя такэ, шо ёго давно на Колыму отправыть надо, а вин у почёти у начальства ходэ. Воны с дядьком Ларыком, Вовкыным и Колькыным батьком, та ты помнышь, вин ветиринаром у нас в колхози, нажралысь у стильку.
Идуть по хутору. А за нымы глаза от двора к двору через плэтни. И шо бабы бачуть? Захотив твий дядько поссять, а матню расстигнуть сам не можэ, и просэ: "Ларык, помогы."
Дядько Ларык потянувся рукой до его матни, но попав у карман и вытянув оттиль огэрець. Як глянув – испугався, та и говорэ:
– Х-х-вёдор, я нэ хотив, но бачишь – одирвав твое хозяйство, – и показувае ёму огурэц. А дядька Хвэдька дывывся-дывывся, та и кажэ: "То-то я чую, шо кров по ногам так и хлыще!"
А щэ, Миша, сам чув, колы вин расказував, як у Ростови вин у уборну городску ходыв на якойся Газетной вулыци: "Я на базари, як распродався, трохы выпыв з одной дамочкой".
В уборну мини захотилось. Бигав, бигав, чуть в штаны нэ наложив, пока ихнюю уборну найшов. А там таки прыспособы для срання, «торчкамы называються, и двэри нэ закрываються. Уси на выду и друг за другом наблюдають. Прыглядуваються шоб шо нэбудь украсты. Рассупонывся я вэсь, усився на той «торчок», рукой карман, дэ гроши, дэржу, тай дуться начав. Дуюсь так, шо вдруг тэмно в глазах зробылось. Я испужався, та як заору: «А-а-а-а!!!»
– Ты чего, мужик, орёшь, – говорэ дамочка, шо там дижурэ, и включила свет.
А я еи и кажу: "А, цэ просто свит, а я думав у мэнэ глаза полопалысь."
Ну якый же вин после цёго член партии? Вин со своим членством уже усим плешь проив. Вальку Токманьшу чуть, дурак, у лагерь нэ отправыв.
– За что? – спрашиваю я.
– Прыйшёв
