что Габриэла – это полная противоположность его звериной сущности. В Габриэле нет голода, нет пустоты и отчаяния. Нет похоти.
– Как ты пленил древнего? – решился наконец-то задать вопрос Эрбэнус.
Статуя вздрогнула, устремила на него каменный взгляд. Реинкарнация Первенца не могла говорить. Рот раскрывался, но у статуи не было легких и голосовых связок. Эмилиан мог только показывать, проникать в мысли рискнувшего прийти к нему брата и рисовать картины прошлого, где все было странным, неестественным, но не лишенным смысла, сюжета, словно гениальный художник решил изменить подход к живописи. Он создавал картину, тщательно прорисовывая горизонт. Там, вдали, Эрбэнус мог различить мельчайшие детали деревьев – каждый лист, каждую ветвь.
Эрбэнус не знал, как Эмилиану это удается, но он смог создать на своих картинах прошлого даже ветер, заставлявший дрожать листья далеких идеальных деревьев. Но чем дальше от горизонта, чем ближе к точке реальности, к месту, где находится наблюдатель, тем бледнее становились краски и менее явными детали. Здесь, вокруг Эрбэнуса, все было смазанным, лишенным четкости. Те же деревья, что у горизонта выглядели идеальными, в центре картины создавались небрежно, спешно, словно художник, хаотично взмахивая кистью, не успевал вдуматься в суть картины, не имел времени сосредоточиться на деталях. Но именно это и создавало эффект жизни, движения, метаморфоз времени, не способного остановиться, прерваться хотя бы на миг.
Эрбэнус видел Вайореля – хозяина Крины, которая встретила Эндрю Мэтокса и показала изнанку ночи, мир теней и древних. Видел Клео Вудворт и как Мэтокс заражает ее вирусом двадцать четвертой хромосомы, надеясь, что отравленная кровь поможет ему отомстить древним, свихнувшимся слугам за убийство Крины. Видел Эрбэнус и пленение Гэврила. Конечно, без Эмилиана, без Первенца у Мэтокса ничего бы не вышло, но ведь когда он держал Гэврила в подвале своего дома на Аляске, Эмилиана уже не было рядом. Гэврил был настолько слаб, что не мог освободиться. Эрбэнус видел, как Эндрю Мэтокс спускается снова и снова в подвал, выкачивает из древнего кровь, которую после употребляют сверхлюди, собираясь в его доме. Видел Эрбэнус и их фантазии, создающие миры – такие же мерзкие и извращенные, как непотребства реальной жизни. Подобное высвободило гнев Илира, когда он увидел мгновения этих жизней в воспоминаниях Фэй, и сейчас высвобождало гнев Эрбэнуса. Все было каким-то противоестественным, мерзким.
В годы учебы наставники говорили Эрбэнусу и другим ученикам, что слуги вендари с годами начинают деградировать, как и хозяева. Их сводят с ума сотни, тысячи убийств, которые приходится совершать ради древних, сводит с ума понимание вечности, где некуда спешить, не к чему стремиться. Пустота и безразличие заполняют их сердца. Жизнь останавливается. Время обходит слуг стороной, оставляя их один на один с убийствами, кровью и отчаянием бессмысленности бытия… Но у Мэтоксов не было хозяина.
