дождливым летним вечером (тогда я впервые заметил, насколько измирский летний дождь не похож на стамбульский) Измаил протянул Ахмеду газеты:
– Тебя разыскивает полиция. Оказывается, ищут уже неделю. Задержали двоих стамбульцев, которых тоже зовут Ахмед Кадри, допрашивают.
– Дело рук Шюкрю-бея.
– Возможно… Но он бы дал твои приметы. Они бы не хватали тогда первого попавшегося Ахмеда Кадри.
– Задержанные, должно быть, похожи на меня. А мои приметы они, наверное, получили из Стамбула. Когда, например, узнали от кого-то, что я приехал в Измир. Но почему они так яро ищут меня?
– Говорят, начались аресты.
– Что ты сказал?
Сердце мое колотится, как тогда вечером, когда мне казалось, что за мной следят, – так же гадко, унизительно, быстро-быстро. В газетах, которые принес Измаил, писали, что в Стамбуле и Анкаре ловят коммунистов, их будет судить «Суд независимости», и что приняты особые меры для розыска скрывающихся. В списке тех, кто скрывается, я нашел свое имя.
– Кто знал о том, что ты сюда поедешь?
– Из тех, кого арестовали, – никто… А всех наших здешних полиция…
– Не знает. Может, Хюсню на допрос вызовут. Если закроют профсоюз железнодорожников.
– Закроют.
Дождь кончился. Сквозь влажную, жаркую тьму доносится глухое полусонное ворчание водокачки.
Сидя на пороге, они поели маслин, хлеба, тахинной халвы.
– Как ты думаешь, Ахмед, какое наказание будет нашим?
– Кто ж его знает, это же «Суд независимости», а не обычный суд.
– Не повесят же их, а, братец?
В тот вечер они ждали не только наступления полной темноты, чтобы оттащить вырытую землю, но чтобы стало как можно позднее. Входное отверстие ямы было уже примерно квадратный метр шириной, и они условились за два дня его закрыть. Для этого они решили сделать деревянный ящик и, наполнив до краев его землей, поставить в яму. Земля в ящике смешается с землей в яме, и яму можно будет всегда раскрыть или спрятать.
Теперь Ахмед не открывает дверь и не сидит на пороге. Весь день он читает книжки, оставшиеся после Зин, при свете керосиновой лампы. Одна из книг – сборник стихов.
– Измаил, что тебе запомнилось из этих стихов?
– Единственная строчка. «В какую гавань держит путь стомачтовый тот корабль?»
– Почему тебе запомнилась именно эта строчка?
– Из-за мачт.
Измирский профсоюз железнодорожников закрыли. А все его правление, и Хюсню в том числе, допросили и выпустили.
Тем временем прошел месяц. За этот месяц я ни разу не выходил из хижины. В какой-то момент перестал даже ходить на собрания. Перечитал все книги, оставшиеся от Зии. В газетах читаю даже объявления. Пытался рисовать, нарисовать стомачтовый корабль, но не смог.
Измаил медленно расставил на столе принесенную снедь, а затем повернулся к Ахмеду.
– Наши, – сказал он, –
