милицейских машин уехала. Возле «Скорой» врачи хлопотали вокруг старика-грибника, ставили ему капельницу. В стороне майор Липягин о чем-то разговаривал с оперативниками.
Санитары подняли и понесли к серому «уазику»-«буханке» с красным крестом носилки с убитым мальчиком, укрытым белой простыней. Сквозь простыню проступали кровавые пятна.
Витвицкий, по-прежнему бледный, с платком в руке, наблюдал за этим. К нему подошла миловидная девушка в простенькой кофточке и серой юбке – старший лейтенант Овсянникова, единственная женщина в ростовском УГРО.
– Ну, как вы? Полегче? – спросила она у Витвицкого.
Тот неопределенно дернул плечом.
– Не знаю… Мутит… Я никогда не был… На вот таком вот…
Овсянникова понимающе кивнула.
– Да, к такому привыкнуть сложно.
Она поежилась от утреннего ветра, несущего знобкий холодок, вздохнула:
– И главное – я понять не могу… Когда в пьяной драке… Или с целью ограбления… Да даже эти… насильники… Им ведь главное – получить удовлетворение, а потом… Иногда убивают, бывает. Боятся, что жертва расскажет. Убивают, придушат там или ножом пырнут – но не так! Это же ужас!
Витвицкий повернулся к Овсянниковой, внимательно посмотрел на нее.
– А вы… Как вас, простите, по имени-отчеству?
– Просто Ирина.
– Очень приятно. Я Виталий Иннокентьевич. Так вот… Вы не думали, Ирина, что без этого всего преступники… – он сделал жест рукой с платком куда-то в сторону «уазика». – Просто не могут получить… это вот, о чем вы сказали… удовлетворение?
Санитары погрузили носилки в «уазик», с грохотом закрыли двери. Овсянникова промолчала. Липягин двинулся к служебной «Волге», по пути скомандовал своим:
– В час совещание у Ковалева, с московскими коллегами. Не опаздывать!
Машины разъехались, место убийство опустело, только сиротливо торчала из кучи листвы сломанная бамбуковая удочка с обрывком толстой лески ноль-три.
У уличного киоска с крупной надписью «ОВОЩИ» стояла небольшая очередь, в основном женщины, возвращавшиеся домой после работы. Некоторые были с детьми, кто-то уже успел отовариться и держал в руках полные авоськи и хозяйственные сумки. За прилавком гремел весами продавец-мужчина в грязно-белом халате.
Очереди бывают разные: тихие и интеллигентные очереди за книгами, шумные и горластые – за водкой, скорбные очереди в больницах или нервные, истеричные – за билетами на вокзале. В очереди к овощному киоску обсуждали недавнее убийство в лесополосе возле станции.
– Я бы, если бы их поймала, своими руками бы придушила! Сволочи! – эмоционально говорила немолодая женщина, рубя воздух ладонью.
– Вы думаете, их много? – спросила высокая дама в желтом платье.
– Один человек на такое не способен, – отрезала эмоциональная и, понизив голос, добавила: – Говорят, что это целая банда… – она кивнула куда-то в сторону. – Оттуда.
Продавец
