запах табака, смешанный с запахом мокрой шерсти. И вот, вместо того, чтобы оттолкнуть Юлю Витальевну, Саня приобнял её за плечи… Какое уж после этого морализаторство!
Бывшие любовники разглядывали друг друга, не произнося ни слова, и чем дольше продолжалось молчание, тем очевиднее становилось, что Сане следует встать и с достоинством удалиться. Однако он никак не мог решиться на это – глупым казалось уйти, ничего не сказав. Впрочем, и вопрос, заданный после затянувшейся паузы, оказался на редкость глупым:
– Юль, ну а чего так?
– А как? А как ты хотел? – Юля ответила мгновенно, как будто только и ждала от него подобной невнятицы. – Сам свалил из города, а нам за тебя отдуваться? Нет уж!..
Редакторша на секунду запнулась, подбирая слова, а потом вдруг резко и зло добавила: «Да пошёл ты…» и выскочила в коридор, оставив Саню в сиротливом недоумении.
В другой раз ощущение своей ненужности и даже вредоносности для окружающих кольнуло сердце через несколько дней. Как-то вечером после очередного изматывающего своей нудностью и абсурдом заседания суда Саня, которому наскучило таскаться по городу, решил заглянуть к Багдасаряну, автору памятного письма, послужившего источником всех перипетий. Журналист поднялся по лестничным пролётам подъезда, носившего следы скоропалительного косметического ремонта, позвонил в квартиру, где уже был однажды, готовя материал к публикации. Багдасарян отворил дверь и замер на пороге. Саня рассчитывал, что его встретят как героя, как защитника, но инженер смотрел на незваного гостя словно баран на новые ворота и не только не приглашал войти, но вообще не произносил ни слова. Взгляд его отражал ужас, смешанный с недоумением и, пожалуй, даже обидой. «Не узнал, что ли? Или ошалел от неожиданности?» – подумал Саня и раскрыл было рот, рассчитывая сгладить возникшую неловкость хотя бы приветствием, но тут Багдасарян громко засопел, часто-часто заморгал, будто собираясь заплакать. В следующий момент дверь стремительно закрылась, оставив Саню перед смутным и причудливо искажённым собственным отражением на свежевыкрашенной нитрокраской плоскости. Эхо негостеприимного хлопка ещё мгновение витало в кубатуре подъезда, затем и оно отлетело, а понуро стоящий на площадке чужак переживал конфуз в полном одиночестве.
После этого случая у Сани родилось ощущение, что кто-то расчётливый и злобный предвосхищает все его дальнейшие действия. Неведомый соглядатай не только предвидел каждый новый шаг журналиста, но и явно обыгрывал его, нещадно «давя на психику». Однажды после очередного заседания суда к Сане подошла молодая женщина, сидевшая на слушании позади представителя истца. (Саня даже знал её когда-то, вот только не припоминал, где они могли познакомиться: то ли в детском саду вместе были, то ли в летнем лагере?) Подошла и безо всяких предисловий обрушила на парня упрёки в непатриотичности, в снобизме, зазнайстве, безжалостности… Говорила
