Но каждая ее кукла стоила дороже самого крутого смартфона! А она просто сидела за этим проклятым столом, опустив руки! Я из кожи вон лез, чтоб порадовать ее: да, я был одним из первых по успеваемости в школе, но вот только это не добавляет популярности. Я был слабаком и неудачником. Я был никчемным, и в этом была ее вина.
Я все еще смотрел вдаль, на поля и луга, но мыслями был далеко в прошлом. Почему-то в самые прекрасные моменты память всегда подсовывает свою ложку дегтя.
Я вспомнил, как прошлой осенью одноклассники, гогоча, в очередной раз бросили мне:
– А какой сын мог вырасти у неудачницы? Только такой же неудачник и слабак.
Я кинулся на них, рыча от злости. Я махал руками, ногами, старался укусить их, порвать на клочки, пока не потерял сознание. Мне тогда разбили бровь и сломали нос. Но обиднее всего то, что где-то глубоко-глубоко внутри, в самом темном уголке меня – я был с ними согласен. И вот тогда и во мне что-то сломалось. Я ощутил пустоту и безысходность. Казалось, злость выгрызла всего меня изнутри. Оставив лишь пустой каркас, как у куклы. Безликий, с провалами темноты вместо глаз. Иногда я вижу в отражении не мальчика, а оболочку. Я пытаюсь загнать этого темного двойника подальше, но каждый раз он возвращается. И тогда весь мир теряет цвет, словно выцветшее фото. В такие моменты мне хочется сломать всю эту серость вокруг, мне хочется кричать, бежать, лишь бы вырваться из его рук, не чувствовать безнадежности. Я и Кэр – мы сломанные куклы. Две оболочки и два двойника в отражениях друг друга.
Иногда я думаю, что мы оба, я и моя мать, заложники друг друга, и мы тянем друг друга на дно, словно камень на шее. И тогда я чувствовал себя виноватым в ее неудавшейся жизни. А в следующий миг винил ее за свои несчастья. Я люблю ее, но мой темный двойник ненавидит то, чем она стала.
Интересно, а что думает она? Вдруг Кэр ненавидит Макса? Но я не спрошу. Ведь если бы она спросила меня, то сказал бы я ей всю правду? А часть правды?
– Макс, я приготовила оладьи, и в этот раз без горелок, – звонкий голос прогнал тишину старого дома.
Я смахнул моего темного двойника, улыбнулся и отправился вниз. Кому нужна эта правда?
Глава 3. О черных оладьях и птицах
Я незаметно отскабливал пригоревшие бока оладьев и обильно смазывал поврежденные участки джемом. Мама делала вид, что не замечает моих манипуляций. И нас обоих вполне устраивала этакая вежливая слепота.
– Непривычно как-то. Нас точно не выселят отсюда?
– Судя по документам, пока мы живем в этом доме, он наш.
– Странно как-то, ведь он нас совсем не знал.
Мать задумчиво поводила нанизанным на вилку кусочком по тарелке.
– Мне иногда кажется, что он и сына своего не знал. По крайней мере, твой отец никогда не рассказывал об этом доме и своей семье.
Она отправила кусочек в рот, подумала и добавила:
– И в доме я не увидела ни одной фотографии.
