Клюев. Безотказный на работе. Почему ломаются самые тихие? – легкий вопрос и легкий ответ. Я присел на корточки с ним рядом… Сейчас, Ваня, отправим… Не робей… В медчасти лучше, чем здесь… А какие там медсестры!
Я почувствовал себя машиной, которая ломает солдатиков. Склад на войне – такая машина. «Это хорошо, Ваня. Поверь… Ты там жирком обрастешь.
Повеселеешь!» – я был и ломающей, и утешающей машиной. Подбадривая, я рассказывал ему анекдоты о медсестрах, очень старые.
А на самом трудовом месте, у открытого заднего борта грузовика, я видел своих двух контузиков. Вкалывали!.. Конечно, там. Они безотказные. А как, мол, иначе?.. Зато опытные солдаты-грузчики, конечно, жухали. Как бы трудиться поменьше. Как бы еще разок сбегать отлить… Все они… Кроме этих двоих. Да еще Вани, уже поломавшего руку… Чуть ниже локтя. Ваня придерживал руку другой рукой. Лучевая кость. Это на месячишко!
Один из двух грузовиков загружался с ленцой. Я строго окрикнул солдат. Я, мол, все вижу… Но помалу они все равно сачковали. Устали… Неделя была авральной, погрузка-разгрузка. И сплошь солярка – бочки! Подпрыгивающие в накате! Ночью – это тяжело. Тюлени, – так почему-то называют бочки с соляркой. Гимнастерки солдат мокрые… Рожи красные.
Я сидел с Ваней, но опять встал… Ага! Я присмотрелся. Да там и впрямь нелады. Ну-ка!
– Шестаков!.. Ко мне! – крикнул я, выдергивая одного из солдат-грузчи ков к себе поближе.
Солдат подошел, дышал тяжело. Этот не притворялся… Но тем хуже для него.
– Почему не потеешь? – спросил я. – Повернись. Повернись! Не прячь спину!
Я потрогал, еще и похлопал ладонью по его сухой спине.
– Не пил. Клянусь… Честно… Не пил, товарищ майор.
– Дыхни.
Алкоголь обезвоживает организм. Но сначала связывает воду внутри нас. Солдат дышал каким-то жутким дыханием, и я поманил к себе рукой Крамаренко.
– Сейчас, сейчас, т-рищ майор! – Крамаренко следил за погрузкой у дальней машины. Там забарахлил автоподъемник бочек. Судя по звуку.
Крамаренко подошел к Шестакову и, ничего не спрашивая, придвинул ноздри. Тоже нюхал. Однако солдат действительно не пил. У нас, увы, уже был такой опыт. Почки… Или сердце… То, что не давало солдату при ночном сверхнапряжении потеть, мог унюхать-определить только врач… Пусть врач и разберется. Солдат потому и отлынивал, быть может, что почки ему подсказывали. Почки ему нашептывали, обе сразу: «Не спеши, солдатик. Ты не из долгожителей…».
Я отправил его в казарму. И чтоб с утра к врачу.
Что поделать! У нас не хватало рук. Не хватало мощных плеч, трицепсов, крепких прессов… Не хватало стальных позвоночников… И много чего еще.
Крамаренко думает о том же. Предлагает – может, еще раз из бродячих… из отбившихся от своих рот солдат взять и пригреть еще парочку.
– С ума сошел, – фыркаю я. – Я с этими двоими не знаю, как быть. Жалею, что взял.
Мы подошли глянуть на них. Контузики вкалывали.
