Её ведь у меня купили… Висела она в большом зале…
– Я видел! – кричит Кафаров.
– Ты не мог её видеть, потому что это было в Ленинграде. Я как сейчас её помню: висит в большом зале… прекрасно освещённая… толпы народа… разговоры… даже споры… Я как раз тогда на пятом курсе в Академии художеств учился… несколько злоупотреблял красочной стороной в ущерб рисунку… И зачем я это всё вам рассказываю, и сам не знаю… Так вот… вспомнил, как говорится…
– А ещё вы рисовали? – спрашивает Ка-фаров.
– Картины не рисуют, а пишут красками. Рисуют карандашами, углём, пастелью. Я вам это уже говорил.
– Всего одну картину написали? – спрашивает Кафаров.
– Когда ты подрастёшь, ты не будешь так думать, как сейчас… Я прекрасно понимаю, о чём ты хочешь сказать… Я вовсе не для того вам это рассказываю… Кстати, я сейчас урывками пишу картину, которая у меня нехудо получается… Да будет вам известно, что Александр Ива́нов двадцать пять лет писал одну картину…
Кафаров больше ничего не спрашивает.
Никто больше ничего не спрашивает.
Зазвенели кисточки о баночки, стаканы, чашечки. Все снова рисуют. Даже Кафаров, который ненавидит рисовать, даже он язык высунул, до того старается. Все рисуют горшок и тряпку. Все словно хотят стать великими.
Никогда я не думал, что этот горшок и тряпку так трудно рисовать! Во-первых, один бок у горшка получается кривой. Во-вторых, он не получается круглый. А в-третьих, всё не так получается.
Я спешу исправить рисунок. Пока Пётр Петрович не видит. Хотя бы этот кривой бок подправить, пока он не увидел. «Вот тебе, – скажет, – и лучший рисовальщик! Вот тебе и способный!» Один раз я сломал себе руку, так Пётр Петрович сказал: «Как же так, у тебя золотые руки, а ты их ломаешь!» Я тогда очень гордился этим, что вот, мол, золотая рука, а я, несмотря на это, взял и сломал её!
Я спешу, а выходит хуже. Теперь и второй бок кривой.
Смотрю Алькин рисунок. Тоже неважно получается. Кривой горшок получается.
Проклятый горшок! Трудно всё-таки стать великим, если этот горшок даже нарисовать не можем…
Звенит звонок.
– Одну минуточку! – Пётр Петрович поднял кверху руку. – Совсем забыл. «Пионерская правда», ребята, объявила конкурс на лучший рисунок, и если кто из вас постарается…
Алька говорит:
– Вот здорово-то! Наверное, я заберу премию. Я с самого детства рисую!
Вокруг загалдели:
– А какая будет премия?
– А сколько времени нужно рисовать?
– А чем рисовать?
– А на чём рисовать?
– А что рисовать?
Пётр Петрович опустил руку.
– Рисовать можно всё, – сказал он. – Срисовывать нельзя.
– А я срисую, и никто не узнает, – сказал Кафаров.
– Ты-то сам будешь знать? – спросил Пётр Петрович.
– Буду.
– А
