переходом часто и знал, что внизу её действительно никогда нет, во всяком случае, ни разу не видел.
Он с нервным содроганием сунул ладони в пасть "цыпленку" и ощутил две мягкие струйки, оросившие пальцы. Поднес их к носу и перед глазами вмиг распустились весенние бутоны невероятно красочных цветов. Спирт, этиловый! Ему ли не знать. "Не обманул, каторжник".
Стакана Лобзиков не взял, не было терпения заниматься его поисками. Сколько в одном пшике? Ну, не 20 граммов, как обещал Ступа, максимум 10, но и то хлеб, вернее, опохмел. Если обойти все пять аппаратов....Хотя, здесь наверняка стоят видеокамеры, увидят охранники, прибегут. Нет, нужно действовать быстро, решительно, нагло, как он когда-то действовал за канцелярским столом в министерстве.
Федя несколько раз глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, наполнил легкие до отказа, сунул голову в пасть "цыпленку". В нос ударила ароматная струйка. Мимо. Повернул голову под углом 45 градусов, отвел ее назад и снова подал вперед. Теперь два нежных "гейзера" попали точно на вытянутый язык.
Амброзия, да еще, кажется, с лаймовым ароматом! Или мандариновым. Впрочем, какая разница. По жилам побежало тепло, в голове приятно закружилось. Еще один пшик и вылезаю, давал себе слово после каждого жадного глотка Лобзиков, но все не мог оторваться от бесплатного, живительного оазиса. Наконец, когда дышать в тесной камере аппарата стало тяжело, подался головой назад. Но она не вылезала. Что за…
Уперся руками в будку, стал вертеть головой и так и сяк. Не выходит.
По спине постучали твердым предметом, по ощущениям палкой, услышал старушечий голос:
-Зачем башку-то в аппарат засунул? Надо на нее маску надевать. Ишь, горемычный, как ковида-то испугался, даже морду оросить решил. Вылазь, говорю, хватит, а то зенки выпадут.
-Не могу, застрял.
-Дураку и наука, не лезь, куда не просят.
-Да, видно, плохо человеку,– раздался уже мужской, сочувствующий голос. – Прижмет, и не туда голову засунешь. Сейчас охрана прибежит. В полицию сдаст. Пятнадцать суток обеспечено. Ну-ка.
Мужик схватил Лобзикова за бока, дернул на себя, но голова, распухшая от прилива крови и напряжения, никак не хотела вылезать из "цыплячьего" клюва.
– Я не хочу в полицию! – закричал Федя и его голос, отраженный от стенок камеры, прозвучал в вестибюле как в рупор.
Сзади уже собралось немало народу. Кто-то давал советы, другие хихикали, наконец, раздалось дикое, хоровое ржание. Вытерпеть такое унижение было невозможно.
Лобзиков грубо обхватил будку руками, словно надоевшую любовницу, дернул в сторону. Она легко оторвалась от пола, связанная с ним теперь только поводами. Но и они отскочили после следующего рывка вместе с задней стенкой аппарата.
Теперь Федя мог, наконец, лицезреть мир. Вокруг него собралась гомерически хохотавшая толпа. И никто, никто не хотел ему помочь снять с него эту чертову будку.
-А ну, расступись! – Лобзиков с криком
