чувственным ртом и желчной улыбкой. Звали ее Элена. Именно так она представлялась своим многочисленным мужчинам, которые шли нескончаемой чередой и никогда не кончались.
И именно Элена тихо и молча возненавидела дочь и мать, каким-то образом перемешав их существование со своей бедой и своей тоской.
– Так вот, мама. Ты меня слышишь или нет? На две недели. Мы уезжаем на две недели.
Аделаида смотрела как шевелятся полные губы и думала – «Как же я поеду на майские к Славе? Мы ведь договорились. Неужели все придется отменить?»
И вдруг, сама не ожидая от себя, встала, хлопнула рукой по столу так, что Лена вздрогнула, и крикнула:
– Нет! Я уезжаю! Хватит! У меня тоже есть жизнь.
Обалдевшая дочь ничего не сказала, только молча смотрела, как мать, неловкими пальцами, расстегнув молнию нового, невесть откуда взявшегося модного кошелька, швыряет на стол какие-то билеты, паспорт и распечатанные фотографии импозантного старика.
– Аааа, ну да, наслышана. Ляля мне говорила, как вы тут нафталином провонявшие чувства развели. Ты подумай, мама. Тебе ведь не с ним жить, со мной. Про стакан воды и кусок хлеба не забывай. Завтра позвоню, сообщишь свое решение. Билеты еще можно сдать.
Элена быстро пошла к двери, на пороге обернулась и, презрительно глядя на мать, прошипела
– Джульетта престарелая!
У Аделаиды Николаевны как-то разом кончились силы, она тяжело опустилась на стул и замерла, глядя в одну точку.
Глава 3. Встреча
Старый чемодан, видавший виды еще советского санаторного Крыма был несколько пыльноват, но вполне приличен. Они с мужем считали его чем-то вроде талисмана и доставали с антресолей только в самые радостные и значимые для них дни. А самым большим счастьем было – поехать в крошечный поселочек Малореченское, заблудившийся среди гор и моря, поселиться в полузаброшенном доме, недалеко от дикой части берега, который им сдавали почти бесплатно и жить там, как дикари, сутками валяясь на берегу в тени старых лодок, ужинать ранним виноградом, сладкими мелкими персиками и сыром с лепешками, которые привозила им хозяйка откуда-то из села.
Аделаида оклеила клетчатый дерматин чемоданных внутренностей фотографиями. И они так намертво приварились к искусственному материалу, что отодрать их не было никакой возможности, чтобы не порвать. И до сих пор, оттуда на мир смотрела худенькая круглолицая девочка с белокурыми кучеряшками и высокий, худющий парень с щегольскими усиками, волнистым чубом, уложенным назад и добрым песьим взглядом, как у грустного лабрадора. Они обнимались у неработающего фонтана в городском, заросшем парке, и кипарисы уходили своими стрелами куда-то в непроглядную высь.
Наскоро протерев чемодан, Аделаида быстро начала кидать в его нутро кофточки и юбки, белье
