попробуй, только, боюсь, нас она любит больше. – Она торжествующе улыбнулась и добавила: – К твоему сведению, Камилла – её племянница. Причём любимая!
Ага, понятно. Это многое объясняло.
Внезапно я подумала: «А что бы на моём месте сделал Дон Буркхардт-младший?» (Это, конечно, говорило о том, что я уделяю ему слишком много внимания и принимаю всерьёз, ну да ладно.) Я открыла рот:
– К твоему сведению, Гортензия Задери-нос, временная горничная из Лозанны, я работаю в отеле значительно дольше тебя и успела обзавестись здесь влиятельными друзьями. – Получилось здорово – угрожающе вежливо. Точно так же, как у Дона, когда он упоминал о своём отце и его связях, только без швейцарского акцента и очаровательной шепелявости. – Друзьями, которым совсем не понравится, если кто-то будет обращаться со мной неподобающим образом, – процедила я. – Или если кто-то будет называть этот почтенный отель отвратительной развалюхой.
Гортензия открыла было рот, чтобы возразить мне, но в это мгновение в коридор ворвался порыв ветра, и дверь в душ с грохотом захлопнулась.
Мы обе испуганно вздрогнули, но, пока Гортензия оглядывалась по сторонам, соображая, что это было, мне – сама не знаю почему – показалось, что сам отель на моей стороне.
– Полагаю, мы поняли друг друга, – с достоинством произнесла я и, задрав подбородок, проплыла мимо Гортензии к своей комнате в конце коридора.
Конечно, пользоваться методами девятилетнего паршивца непростительно (особенно неловко мне стало перед Иисусом и Махатмой Ганди), но что поделать, если они самые эффективные.
Я звучно захлопнула за собой дверь, заперла её на ключ, сняла пальто и начала выбирать из волос еловые иголки.
Когда в сентябре я поступила в Замок в облаках, я могла выбрать себе практически любое место: в обычное время половина кроватей персонала пустовала. Правда, одноместных комнат для горничных в отеле не было, а о комнате с ванной вообще приходилось только мечтать, но каморка, в которой я в конце концов поселилась, оказалась такой маленькой, что могла сойти за одноместную. В ней никто не хотел спать, потому что там не работало отопление, а в стене проходили утробно завывавшие трубы (Дениз со стойки регистрации утверждала, что это вовсе не трубы, а Белая дама, зазывавшая несчастные души на башню). Меня не волновало ни то ни другое, главное – у меня была отдельная комната. И сейчас, четыре месяца спустя, я по-прежнему не сомневалась, что сделала правильный выбор. Мне нравились выцветшие сиреневые обои и слуховое окошко под самой крышей, из которого виднелись вершины-четырёхтысячники Обер-Габельхорна, Дан-Бланша и Цинальротхорна. Из моего окошка открывался тот же вид, что и из панорамного люкса этажом ниже. Вид, за который гости выкладывали кучу денег (правда, за эти деньги в распоряжении гостей имелось десятиметровое панорамное окно и открытая терраса, ну да ладно).
Отопление и правда не работало, но я и дома предпочитала спать с открытым окном. Под толстой пуховой периной и двумя шерстяными одеялами я не мёрзла даже в самые холодные ночи. Что
