жить и заново мечтатьи просветлею поновленной душой,
которой ты – чужой, чужой…
Цена свободы
Мои пространства вписаны в тупик
сегодняшнего дня.
Его невнятность
проступила утром
в намёке сновидений
и нарастала час от часу,
сгущаясь и роясь
в пределах сизых комнат,
в пределах мелкотемья.
И вот уже они сошлись к глазку —
пространства – к ёмкой точке.
За дверью – ты.
Звонок острее правды!
День превратился в каменный мешок,
и выхода моим пространствам нет!
…Иначе нет,
как разметать нас
снова!
«Зима. Снега. Холмы. Деревья…»
Зима. Снега. Холмы. Деревья.
И серый фон, и серый блик.
Весь мир – застывшее безверье,
и только неба слабый вскрик
в том месте, где мерцает солнце
дрожащей капелькой огня
моей надежды! У меня
ещё не раз слеза прольётся,
Ещё не раз…
Но, Боже мой,
пусть плачет сердце над собой!
«А где-то даль. А где-то близость…»
А где-то даль. А где-то близость.
А у меня
дымок от кофеварки сизый
в обрывке дня
и пустота. Ни слова рядом
и ни тепла.
Никто ручным не встретит взглядом:
– Ну, как дела?
И не войдёт. Так трудно выпасть
из суеты.
А где-то даль. А где-то близость.
А где-то – ты.
«Когда я пытаюсь…»
Когда я пытаюсь
представить твой голос,
я слышу, как медная монета
падает на дно моей памяти…
Когда я пытаюсь вспомнить
любимое лицо,
я вижу акварели,
размытые ливнем…
Неужели этот слабый звон
и бесцветные пятна
и есть
воспоминания о тебе?..
«На что надеюсь я, когда тебя зову…»
На что надеюсь я, когда тебя зову,
однажды потеряв на людном перекрёстке?
Мы балаганный фарс играли наяву,
раскрасив тротуар в фальшивые подмостки.
Так подбирали в лад прощальные слова,
так умудрённо мы не подавали вида,
что материк души уже на острова
расколот навсегда поспешностью обиды.
Но безнадёжный шанс, доверенный судьбой,
состарился, как фильм забытых кинохроник
с обидой заодно. И личной жизни сбой
переселился в быт на узкий подоконник.
Мои планеты
Нас только двое – я и Я —
на затаившейся планете.
Мой дом – простенок двух столетий
над речкой Слёзывтриручья.
Нас только двое – я и ты —
на неудавшейся планете.
Там бесконечный чёрный
