элитной клиники для душевнобольных переводчиков, где рано или поздно оказывается большинство моих коллег по цеху… «А чего вы хотите, молодые люди?» – худолицый человек в белом халате со скальпельно-режущим взглядом, читавший у нас в универе так называемый курс «Профилактики», разводит руками. – Чрезвычайно высокая плотность нейронов, необычайная разветвленность аксонов и дендритов, лабильность нейронных связей – в результате, способность к мгновенному перестроению нейронных сетей, а отсюда и к быстрому переключению с одной структуры сознания на другую, то есть с одного языка на другой. А это есть патология. Понимаете, молодые люди, патология. За всё в этой жизни приходится платить. Поэтому, по большому счету, это лишь вопрос времени, как скоро вы окажетесь у нас. И я здесь для того, чтобы научить вас, как можно дольше оттянуть этот момент…»
Всю жизнь осторожно ступать по хрупкому льду ментальной "нормальности", под которым бурлят мутные воды безумия, осознавая, что в любое мгновение тонкая ледяная корка под твоими ногами может вдруг треснуть, рассыпаться на мириады мельчайших осколков, собрать которые воедино будет уже не под силу ни тебе самому, ни богу, ни чёрту – вот плата за сверхпроводимость и сверхподвижность нашего мутированного мозга, за тот дар или проклятие, которое позволяет нам становиться теми, кем мы есть, сектой избранных и отверженных одновременно, а проще говоря переводчиками. Говорят, что раньше, в старые добрые времена, всё было иначе. Великая глобализация, мир без границ, где в тигле общечеловеческого переплавлялись и сливались воедино языки, культуры, национальные мыслительные паттерны и пестованные веками архетипы. А потом… потом началась великая деглобализация, или великое разбегание по норам, если хотите, или второе вавилонское столпотворение, как кричали церковники. Одна за другой, мир начали захлестывать волны глобальных войн и смертельных эпидемий, кровь омывала континенты, от страшных болезней вымирали города, страны. Там, где жили миллиарды, остались миллионы; где жили миллионы, остались тысячи; где жили тысячи, не осталось никого… И люди испугались. Они разбежались по своим норам, наглухо запечатали границы, выстроили непреодолимые стены. И стали жить в своих тесных национальных мирках. И жили так десятки лет, потом сотни… Войны и эпидемии удалось преодолеть, жизнь начала возвращаться в нормальное русло. Но за эти три-четыре сотни лет великого размежевания произошло необратимое. Люди размежевались не только земными границами, они размежевались внутри своего человеческого вида на глубоком ментальном уровне – на уровне фундаментальных операционных систем человеческого сознания. Разные нации перестали быть совместимы друг с другом. Они перестали понимать друг друга. Вместо прежней единой и непрерывной радужной сети языков, где один язык плавно перетекал в другой через серию переходных и пограничных говоров и наречий, каждый язык обособился, отгородился, испуганно обрезал все свои связи, окуклился и, наложенный
