Правда, мне не очень-то поверили. Мой дядька считался добропорядочным гражданином, а я – не таким уж невинным ангелочком. Да и вообще, тюрьмы переполнены, так что они запросто посадят маньяка рядом с магазинным воришкой, лишь бы сэкономить деньги.
– Тебе откуда знать?
– Да всем известно, в кого пальцем ни ткни. Тут половина моего класса пересидела. Попасть сюда – все равно что побывать на встрече выпускников. – Она с интересом глядит на меня. – А ты в какой школе училась?
– Ни в какой.
– На дому, что ли?
– Нет, просто… Я вообще не ходила в школу. Жила в национальном парке. За Альбертоном. К югу от Синдирелл-Рок.
В больнице одна медсестра приносила мне карту и показывала, где мы жили.
Энджел таращит глаза.
– Там же нет людей. В этих дебрях живут одни гризли.
– Гризли нас не трогали. Они не любят шума.
– Из людей там одни шизанутые фрики, которые ненавидят правительство и заводят себе гаремы…
Я опускаю голову.
– Ты что, из этих?! Из той секты? – Энджел подскакивает. – Охренеть, я видела про вас репортаж по телевизору! Про то, что вы живете в норах и бегаете по лесу голышом…
– Прямо так и показывали?
– Ну, почти… У вас правда не было водопровода?
– И электричества тоже.
– С какой стати вы вообще уехали в эту глушь?
– Так родители решили, меня не спрашивали. Мне было пять лет, когда мы основали Общину.
– Но зачем?
– Из-за Пророка… – начинаю я и замолкаю, не зная, что говорить дальше.
Нелегко распутать клубок последних двенадцати лет, прошедших с того дня, как Пророк впервые объявился у нас в трейлере, чтобы с тех пор нераздельно обитать в нашей жизни. Он убедил нас, будто мы святые. Кто бы мог поверить, что это вовсе не так?
– А, ясно… – Энджел кивает. – Твой папаня, видать, двинулся на почве религии. И всю семью заодно подсадил. Обычное дело.
– Правда? – удивляюсь я.
– Само собой. Мои предки тоже помешаны на вере. Меня всю жизнь таскали в церковь.
Раздается негромкий сигнал. Энджел спрыгивает с койки. Из коридора доносятся жужжание открываемых дверей и шаги по решетчатому полу.
– Что это значит?
– Обед.
Наша дверь открывается последней, и только сейчас я понимаю, как много здесь на самом деле заключенных. Перед нами, держась на расстоянии в полтора метра, по двое шагают девушки в оранжевых комбинезонах.
Тюрьма распахивает металлическую пасть и изрыгает своих узниц в паломничество.
Глава 8
Когда утром зажигается свет, я, шатаясь, сползаю с койки и бреду вслед за Энджел в столовую, где меня ждет жидкая овсянка в синем пластиковом стаканчике; ее приходится вливать себе в рот, запрокидывая голову. Девочки с шумом собирают книги с тетрадками и отправляются на учебу, а я одна возвращаюсь в камеру. В конце коридора стоит
