галлона отбеливателя и моющей жидкости для окон звук ее шагов в коридоре наконец приблизился к его двери. Каблуки женских туфель, щелкавшие по стерильному кафелю, и тихий шелест нейлона, трущегося о нейлон.
Викки вошла в палату.
– Матт?
Матт высунул голову из ванной, где он отчищал подоконник.
– Увидел очередную муху? – спросила она. Матт кивнул. Она обвела взглядом комнату и остановилась на чашке с яблочным муссом. – Ты не завтракал, – она немного повысила голос, и Матт снова кивнул.
Тогда она подняла чашку.
– Дорогой, ты себя нормально чувствуешь?
Еще один кивок. Ее тон был в равной мере материнским и дружеским. Как будто у старшей сестры, которая вернулась домой из колледжа.
– Хочешь, я принесу тебе что-то другое? – участливо спросила она, вертя ложку в руке и наклонив голову.
Отлично, подумал он. Теперь придется мыть еще и ложку. Ну ладно. Но ему понравилось, когда она назвала его «дорогим».
Так или иначе, он не хотел иметь ничего общего с этим яблочным муссом. Он покачал головой, продолжая скрести подоконник.
– Хорошо. – Она положила ложку. – Какой десерт ты хотел бы получить к обеду? – Его реакция удивила ее. – Что-нибудь особенное?
Возможно, ему не следовало есть это. Возможно, он ошибался. Возможно, лекарство находилось не в яблочном муссе. Но если нет, то где? А если он уже принял его?
– Матт, – прошептала она. – что ты хочешь получить на десерт, милый?
Ее второе любимое слово. Милый. Он сосредоточился на ее мягких темно-красных губах, на слабой напряженности в уголках рта, на долгом и-и в слове милый, и на легких тенях, залегших под ее выступающими скулами. Она приподняла брови, как будто желая поделиться секретом, который останется строго между ними, и спросила:
– Может быть, я съезжу в «Трюфель»?
Теперь она предложила ему жирную мясную кость. «Трюфель» был десертным баром, расположенным в нескольких милях от клиники, где кусок торта стоил восемь долларов и обычно мог насытить четверых людей. Мэтт кивнул.
– Шоколадное суфле с малиновой подливкой.
– Хорошо, милый, – с улыбкой сказала Викки и повернулась, собираясь уйти. – Встретимся через час в комнате для игр?
Он кивнул и посмотрел на шахматную доску. Викки была единственной, кто могла хотя бы соперничать с ним. Хотя, откровенно говоря, это почти не имело отношения к ее шахматному мастерству. Обычно Матт мог поставить ей мат в шесть ходов, но он часто затягивал игру до десяти или двенадцати, иногда даже до пятнадцати ходов. С каждым следующим ходом она постукивала ногтями по зубам и начинала нервно покачивать ногами, неосознанно потирая коленями и лодыжками. Хотя ее взгляд был сосредоточен на доске, она прислушивалась к происходившему под столом.
После
