анином Жюлем Муаром, главой и владельцем косметической фирмы «Сады Семирамиды», накануне укатившим с очередной подружкой на Мальдивы, что проведу рождественскую неделю декабря в его домике в славном пригороде Парижа Сент-Женевьев-де-Буа.
Надо знать франкофонов в целом и моего отца в частности, чтобы представить, чего мне эти уговоры стоили: ну как же, допустить в собственный дом постороннего человека – пусть и родного сына, но с русскими корнями! Разумеется, отец настаивал на том, чтобы мы с Соней удовольствовались вполне приличной представительской квартирой фирмы «Сады Семирамиды». Я, в свою очередь, настаивал на более романтическом уединении в его славном домике.
Ситуацию спасло то, что любовь всей моей жизни – Соня Дижон – на хорошем счету у папика, потому как она, так и я, полукровка: у меня русская мама и папа-француз, у Сони – русская мама и папа-швейцарец. Я поклялся, что, кроме нас с Соней, в домике никого не будет, а мы будем в оном домике жить тихо, как мышки, без традиционных для всех россиян разнузданных пьянок-гулянок с дебоширством и разбитыми о головы друг друга бутылками.
В конце концов отец, которого мы с сестрой Ольгой между собой зовем Старым Лисом, без восторга, но сдался, в сто первый раз озвучив мне по телефону подборку всех своих нотаций. Я с сыновней покорностью их выслушал и в сто первый раз поклялся все выполнить на двести процентов. После этого я, в обычную прозу бытия проживающий в собственном домике с петушком на флюгере в зеленой зоне Москвы, отзвонился Соне, проживающей в собственном шале, расположенном прямо в противоположной зоне столицы, и славным вечерком двадцать первого декабря мы с ней вместе сели на самолет до Парижу, на крыльях любви и «Боинга» благополучно долетев до города праздника, который всегда с тобой.
Все было точно по моему сценарию ровно сутки: прилет, волшебная ночь любви в мирном домике отца. Наутро мы, на полную катушку выспавшись, поднялись, потянулись-раскачались и ближе к обеду отправились в город, для начала отобедав по классическому парижскому меню Рождества: луковый суп с тостами под сырной корочкой, мидии в лимонном соусе и белое сухое вино. Затем мы мирно побродили по Старому городу, бессчетное количество раз покупая себе пакетики жареных каштанов, беспечно болтая и целуясь в паузах. Все было просто великолепно ровно сутки. Затем зазвучал сигнал тревоги.
Как говорится, инициатива наказуема. Когда-то, в годы нашей юности мятежной, когда мы с Соней познакомились, будучи студентами Московского института кинематографии, именно я, грешный бедолага, первым проявил глупейшую инициативу: однажды, под шампанское, предложил милой подружке пару годков погулять от души, после чего, возможно, и вступить в законный брак.
Тогда, помнится, невинное дитя Соня слегка поплакала над моим дерзким предложением, но вскоре воплотила его в жизнь, что называется, на все сто, закручивая волнующие истории любви с красавцами всех стран и народностей. А вот я, как ни парадоксально, остался при своих: когда твоя половинка легко находит тебе замену, вместо того чтобы смиренно ждать, пока ты нагуляешься, тогда, собственно, и гулять пропадает всякая охота.
Как бы то ни было, но незримая связь между нами с тех пор с трудом, но сохраняется. Тем более мы оба ценим романтические эпизоды, подобные этим рождественским дням в Париже. Мне бы жить да радоваться, не проявляя никаких новых инициатив! Но, как говорится, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
К вечеру нашего первого парижского дня у меня вдруг родилась блестящая идея: я предложил Соне отзвониться всем родным и близким с простым и святым сообщением в следующем духе: «Мои дорогие, я в Париже с любимым человеком, а потому спешу заранее поздравить вас с приближающимися Рождеством и Новым годом, после чего поспешу отключить все свои телефоны, дабы остаться один на один с моим милым и единственным».
Что касается меня, то здесь все прошло гладко и буквально за считаные минуты: я поздравил по телефону с приближающимся Рождеством мою дорогую маму, коренную москвичку, последние годы проживающую и работающую в далекой жаркой Африке, в национальном парке Серенгети; я позвонил в Москву сестре Ольге, с которой мы вместе трудимся в столичном филиале отцовских «Садов», а также нашему дражайшему отцу, не позабыв лишний раз душевно его поблагодарить за любезно предоставленное любовное гнездышко.
Каких-то десять-пятнадцать минут – и с моими звонками было благополучно покончено, и я, наивный чукотский юноша, блаженно улыбался, полагая, что у Сони процедура обзвона получится еще короче, потому как ее на редкость капризная и непредсказуемая маман никаких религиозных праздников не признает, а швейцарский папа покинул наш бренный мир несколько лет тому назад.
Все получилось с точностью до наоборот. Соня действительно сделала один-единственный звонок, который получился на редкость коротким, он длился от силы пару минут. И тем не менее именно эти минуты полностью перечеркнули все наши планы на совместное Рождество.
Великая художница Соня позвонила своему приятелю-агенту в Женеву, где когда-то
