для палача. Но только тогда бы он Крампфер, а не Крамер был.
Кроме того, он догадался – свое имя на латынь перевел. Звучит красиво: Генрикус Инститорис. А по сути то же самое. Инститорис – представитель. То есть тот же приказчик в лавке. Если еще про Крамера не знать, можно и как-то более величественно перевести. Может, он инститорис самого папы римского! Но зная, что мусор… И про судороги ужаса допрашиваемого можно забыть. Не ужас, а сплошное «чего изволите?» получается.
Дело другое, что это «чего изволите» он не подследственному говорит, к подследственному он как раз как к мусору относится. Это «чего изволите?» – начальству, перед которым, он хочет выслужиться, так что на самом деле шутить с ним не приходится.
Хламер сам рассказал, что в должность инквизитора вступил всего год назад. И в этом качестве, в Триент, что в Южном Тироле, послан будучи, участвовал там в инквизиции по делу святого Симонио Трентского. То есть это его сразу за тем канонизировали, необычайно быстро для папской канцелярии, но все же не прямо во время инквизиции, так что тогда это было дело об убийстве двухлетнего Симонио. Он пропал во время Пасхи (почти что ровно год назад, действительно – у нас тут Пасха уже совсем скоро) и был найден мертвым. Инки обвинили глав местной еврейской общины в ритуальном убийстве. Пытками добились признаний и осудили шестнадцать человек. Пятнадцать сожгли, один в тюрьме пожизненно, если еще не умер. Сам Мусорщик приговорил к смерти девятерых из них.
Так что Помоечник, конечно, человек страшный, но в то же время и смешной. Поскольку он во всеуслышание провозглашает, что послан самим Господом, чтобы этот мир от ереси очистить. Так что он даже не папы Римского представитель, а – бери выше – самого Иисуса Христа, получается. И может его Второе Пришествие заменить и сделать ненужным. По-моему, это уже само по себе ересь. Хоть я и не теолог. Мне кажется, он просто сумасшедший. И потому-то не слышит никаких оправданий. Этим он страшен, и жалок. Но он не жесток. Он искренне заблуждается, и, если отдаст приказ пытать, то потому, что верит, что так нужно. Правда, это в нем как-то сочетается с жадностью – он уже заранее велел мне в логове дракона обращать внимание на золото и драгоценности…
А вот Шпренгер, ученый теолог, наоборот, вроде как и мягко так говорил, голос – ну просто мед. Заботу проявлял, покаяться призывал, и тогда, мол, ничего страшного не будет, меня сразу же домой отпустят… Кстати, врал… Когда я со страху все их выдуманные обвинения признала, то оказалось, что никто меня отпускать и не собирался… Но руки у него дрожали и пальцы скрючивались не от жалости, которую он изображать пытался. И даже не от похоти, как у Крамера. То есть похоти, но ненормальной. И глаза у него бегали, то на меня, то на палаческие железки взглянет. И я поняла, что ему не того, что Золотарю, хочется! А хочется самому те железки ко мне… применить! Которые, скажем, раскаленными прикладывают – теми прижечь покрепче, которыми бьют – теми ударить посильнее, которые втыкают – те воткнуть поглубже, которые кусают –
