людей топят свои беды в чем-то покрепче. Джек предпочел бутылку кока-колы. Может, он не собирался заглушать свою боль, хотел ощущать всю ее остроту? Может, Джеку Уордену нравилась боль, потому что он был уверен, что заслуживает ее?
– Ты уже решила, что будешь делать дальше? – спросила Гома.
Я переключила внимание с Джека на нее.
– Я надеюсь, что вы знаете кого-то, кто сможет отвезти Схоластику и меня в Ванзу, сделав по пути пару остановок.
– Я знаю идеального кандидата для такой работы. Он сидит за этим столом и тоже это знает. Но он слишком ушел в себя и не хочет ничего делать.
– Ты не теряла дочь, – прорычал Джек, не поднимая глаз от тарелки.
– Нет, не теряла, – ответила Гома. – Я потеряла своего единственного сына, твоего отца. И потеряла его жену, твою мать, в одной и той же аварии. Я потеряла мужа. И потеряла Лили, мою правнучку. Так что я похоронила у нас возле дома четыре поколения. И все еще держусь. Ты думаешь, я не хотела уснуть и больше никогда не просыпаться? Ты думаешь, у нас с тобой разные сердца? Нет, не разные. Мне так же больно, Джек, как и тебе. Но я держусь, потому что ты здесь. Ты остался у меня один, ты это понимаешь? И ты – достаточная причина, чтобы я держалась. И мне убийственно тяжело видеть, что тебе это нравится – быть внешне живым, а внутри мертвым и пустым. Ты слышишь? Меня это просто убивает.
За ее словами последовала тишина, тяжелая и густая. Я понимала, что надо бы уйти, но не могла пошевелиться. Бахати смотрел на свои руки и, несомненно, испытывал то же самое. Даже Схоластика, не понимавшая ни слова, притихла на стуле.
Джек посмотрел на Гому и начал что-то говорить, но вместо этого повернулся ко мне.
– Прости, что разочарую тебя. – Он швырнул салфетку на тарелку. – Я ничем не могу тебе помочь. Я не смог помочь даже собственному ребенку. Я хочу, чтобы все оставили меня в покое! – Его стул скрипнул о пол, когда Джек встал и тяжелыми шагами вышел из кухни.
Гома осталась за столом и доела свой завтрак. Доев, она вытерла со стола крошки. Ее кожа туго натянулась на просвечивающих костяшках.
– Я уже слишком старая для слез и уныния, – тихо сказала она. – Мы всю жизнь теряем тех, кого любим. Теряем и теряем. Одних забирают болезни и несчастья. Другие просто уходят. А некоторых мы сами отпускаем.
Бахати, Схоластика и я молча убирали посуду, а Гома сидела, глядя в окно. Грозовые тучи уплыли прочь, и небо сияло голубизной.
– Куда теперь? – спросил Бахати, когда мы закончили уборку.
– Вернемся в Амошу, – ответила я. – Может, кто-нибудь в Нима-Хаусе подскажет мне, как добраться до Ванзы.
– Сейчас я возьму ключи, – сказала Гома. – Мой джип все еще стоит на пути у машины Бахати. Встретимся возле дома.
Я убралась в спальне, аккуратно свернула муумуу и положила на кровать. Когда я вышла на улицу, Бахати уже ждал меня возле своей тачки.
– Готова? – спросил он.
Я кивнула и слабо улыбнулась, не зная, что мне делать.
– Извини,
