хозяина – ясно было: они во всем согласны с ним. – Монастырь Феодосия знаю, – сказал Абу-Муаз Олексе, подумал минутку и продолжил: – Он, – поднял араб глаза к небу, – там один и позволил нам молиться ему, кто как умеет… Пророки, наш Мухаммед и ваш Иса Христос, знали об этом и дали нам каждый свою веру. И вера эта тоже одна – в единого Бога! – Абу-Муаз достал из кошелька двадцать динаров и отдал их Олексе. – Отнеси в монастырь, а мы с тобой еще выиграем, толстых кошельков много. – Видимо, он вспомнил Абу-Мутасима и рассмеялся, представляя злую рожу проигравшего. – Сегодня ты иди к себе, а встретимся у храма букра… Нет, – вдруг почесал он лоб, – ба да букра[114]…
На этом они расстались. Олекса, держа руку в кармане, а в руке крепко зажатые и уже теплые от ладони серебряные динары, поспешил в монастырь: с окраины Иерусалима он был виден, всего поприщ шесть – это расстояние не спартанца от Марафона до Афин, для молодого человека это расстояние – разминка. И скоро Олекса вошел в свою келью. Было уже поздно, и он знал, что к больной Ефросинье пойти не сможет, решил готовиться ко сну. Вечера, как он заметил, в Палестине наступают быстрее, чем на Десне. Солнышко закатилось за лесок или за холмик – и темно. Но не успел Олекса раздеться, как вошел в келью несколько обеспокоенный Иларион.
– Слава Богу, – перекрестил он парня, – жив-здоров… Я уже что только ни думал… Иерусалим – город святой, но он же и чужой, затеряться можно как дважды два… Ищи тогда иголку в сене!
– Куда я денусь, отец Иларион!
– Ну, не храбрись… Ужинать будешь?
– Нет, не хочется…
– Как знаешь, а то ужин на столе, я оставил тебе…
– Спасибо… Да, отец Иларион… – Олекса достал из кармана штанов монеты, звеня, потряс их в ладонях. – Вот моя помощь твоему монастырю… Двадцать динаров, можешь не считать… Бери!
– Двадцать динаров?! – округлил глаза Иларион. – Какое богатство!.. Где ты их добыл?
– Неважно где…
– Как это неважно? – запротестовал Иларион. – Монастырю нужны деньги, добытые честным путем… А если краденые, то… прости…
– Какие краденые!.. Я их в шахматы выиграл…
– Ну вот, шахматы, игра бесовская, Церковью запрещенная, на Руси, ежели у монаха находят шахматы, его в шею вон из монастыря…
– То на Руси, отец Иларион, а здесь игра эта узаконенная, в каждом дворе режутся в шахматы: и просто так – ради занятие для ума, а больше на деньги… Да и как поглядеть, отец Иларион, вот, к примеру, полоцкий князь Давид Святославич дал вам денег… Они что, безгрешные? Князь их лично заработал? Да в них, в этих деньгах, пот, а может, и кровь холопов, закупов, подушных или каких других обездоленных… А я динары заработал своим умом, который мне Господь при рождении в голову вложил… А-а! Чешешь затылок! То-то же…
– Ладно, ладно… Твой грех – мой грех… А деньги эти нам ах как пригодятся, – перекрестился Иларион на угол, где темнела небольшая икона Божьей Матери, –
Ба да букра – послезавтра (
