краешке помоста… Вы не слышали, как я появился, вы были заняты своими мыслями. Видимо, вам тоже было не по себе… Вы смотрели на рассвет, а я смотрел на вас. На ненавистную мне спину. Я тогда вдруг отчаянно понял, что хочу вас пристрелить. Не просто хочу. Я жажду этого, жажду, как путник в пустыне жаждет воды, как утопающий жаждет глотка спасительного воздуха, жажду больше всего на свете! Я так явственно представил, как делаю это, как горячий свинец впивается в ваш затылок, кроша черепную коробку, как он прожигает ваш мозг, словно нож масло, и вылетает через глазницу, оставив после себя зияющую пустотой черноту. Как валится на подкошенных ногах ваше тело и низвергается с помоста вниз, прямо в море, в его темную бездну, и холодная вода смыкается над ним, навсегда скрывая от солнца, неба, звезд, от самого бытия то, что от вас осталось … Все тело мое зудело, и зуд этот невозможно было ни сдержать, ни унять. Рука сама потянулась к пистолету. Вы знаете, Блойд, я ведь тогда чуть не сделал это. Я уже целился в вас, уже поймал ваш затылок на мушку пистолета, уже готовился нажать на спусковой курок… Согласитесь, это было бы символично – первым получить пулю на созданном вами же лично месте для казни.
– И что же вас удержало?
– Не знаю… Это была какая-то внезапная вспышка. Молния, если хотите. Я внезапно осознал, что если сейчас выстрелю, то случится непоправимое. Случится то, чего я как раз и боялся. Бен Торн – солдат никогда бы не смог пустить пулю в затылок безоружному. Никогда. Это мог сделать только Бен Торн – палач и убийца. И меня это ужаснуло. Я понял, что выстрели я сейчас – и мне уже не стать прежним. Этим выстрелом я бы убил не вас, Блойд, я бы убил себя, все человеческое, что во мне оставалось. Я превратил бы свою жизнь в вечное блуждание среди тьмы злобы и отчаяния, в которой нет места ни радости, ни свету, ни красоте пробуждающегося Солнца. Того самого Солнца, которое вставало в ту самую минуту и было невозможно прекрасным… Помните, Блойд, какой волшебный рассвет был в то утро?
– Да, он был восхитителен. – Блойд задумался. – Вы знаете, Бен, я ведь тогда тоже себя ненавидел. Все во мне восставало против того, что мне приходилось делать. И я искренне вам сочувствовал. Но это был мой долг. Хотя… Кто знает, может быть вы зря не выстрелили. Возможно, тогда многое было бы по-другому. Возможно, пролилось бы куда меньше крови. И здесь, в этих стенах, в том числе…
– Что об этом сейчас говорить… – Торн тяжело вздохнул. – Нет смысла рассуждать, что было бы, если бы… Все случилось, как случилось, и я об этом не жалею. Вы знаете, все эти годы с момента нашего расставания я хотел вас вновь увидеть. Сначала виной тому была беспредельная ненависть, а затем искренняя благодарность.
– Благодарность? – изумился Блойд. – За что?
– За все это, – и Торн широким жестом обвел убранство своего роскошного кабинета. – Вы же не могли не заметить изменений, произошедших в моей некогда жалкой лачуге.
– О, да! От былого аскетизма не осталось и следа. Но при чем тут я?
– Как
