и не думал ссориться, – буркнул Шило. – Все в порядке.
– Ты полагаешь? А я вот думаю, что все совсем не в порядке. Один человек… – Тата перевела взгляд на Маш и с нажимом повторила: – Один человек возомнил себя самым главным в отсутствие хозяев. По-моему, это неправильно.
– У нас здесь целый боекомплект блаженных, – фыркнула Маш. – Протри глаза, блаженная! Хозяева давно здесь.
– Это ты, что ли?
– Не только я.
– Но ты – в первую очередь. Маш – самая главная. Всегда, везде и во всем. Правда, до тех пор, пока…
Тата замолчала.
– Пока что? – подзадорила ее Маш.
– До тех пор, пока не появится кто-то еще.
– На что это ты намекаешь?
– Тебе не понравились старые стулья. Почему?
Почему Тата не спускается вниз? Сидит и сидит на этой проклятой лестнице. Как будто опасается приблизиться к столу, приблизиться к двоюродным братьям и сестрам. Что с ней не так? Или – не так со всеми остальными?…
– Этой рухляди здесь не место. Кажется, я ясно объяснила.
– Еще бы! Вот только тебя беспокоят не сами стулья. Тебя беспокоят те, кто когда-то сидел на них. Любое воспоминание о прошлом злит тебя. Тебе неловко, Маш. Тебе неприятно. Ведь все здесь знают, что…
– Что? – Маш побледнела.
– Сама знаешь.
– Иди сюда, детка. Шепни мне на ухо о том, что знают все. Смелее, не бойся.
Маш явно провоцировала свою молодую кузину на скандал, выманивала на просторы гостиной, к отрогам стола: туда, где все неожиданно подчинились ей. Все до единого – так почему Тата должна стать исключением?…
Но она даже не сдвинулась с места – девушка, с которой Полине так неожиданно захотелось подружиться. Она осталась на лестнице, и именно оттуда полетели в Маш тяжелые, как булыжники, слова:
– Все здесь знают, что в том, что случилось тем летом, виновата ты.
Стоило только Тате произнести это, как в гостиной воцарилась гнетущая тишина. И в самой сердцевине этой тишины, подобно насекомому в янтаре, застыла Маш – с искаженным болезненной гримасой лицом, растерянная и жалкая. Постаревшая сразу на пару десятков лет.
– Ложь! – прошамкала старуха Маш ввалившимся ртом. – Гнусная, омерзительная ложь. Я и пальцем ни к кому не прикасалась! А ты – просто сволочь, если распространяешь эти слухи. Дрянь.
– Может быть, и дрянь, – спокойно ответила Тата. – Но не убийца.
Первым опомнился Шило. Он крякнул, почесал всей пятерней в затылке и произнес совсем уж нелепое:
– Не ссорьтесь, девочки.
Маш, наконец-то вновь овладевшая собой, захохотала.
– Разве здесь кто-то ссорится? Здесь обвиняют в убийстве… Что, дрянь, ради того, чтобы завладеть этим сраным домишком, все средства хороши?
– Дом ни при чем.
– Еще как при чем! Дом на побережье всегда при чем. Думаешь, я не понимаю,
