поздней осенью, когда вокруг сырость, пронизывающий ветер и какой-то несвежий, умирающий воздух. Да ещё невозможная безнадёга. Ничего не хочется. И любить не хочется. Осенью не до романтики и сентиментальной неги. И жить тоже не хочется. Осень – это Голгофа. Вот только до этого дня вовсю цвела и пела весна.
На шоссе Артём с надеждой взглянул на дисплей телефона. Но, увы: «НЕТ СЕТИ». Досада…
«А может, и хорошо это, – подумалось ему. – Пожалуй, глупо звонить ей. Дождь закончится, и я приду к ней в лагерь. А не закончится, поеду домой».
И он вернулся в домик.
– Ну что? – обрадовавшийся его приходу, спросил Кирилл.
– Там тоже не берёт, – ответил Артём. – А как тут автобусы на А. ходят?
– Плохо, – Кирилл тяжело вздохнул. – Половина третьего и в семь.
Артём же, наоборот, с лёгкостью выдохнул, посмотрев на часы и всё прикинув: «Час ровно. Если дождь зарядит, уеду полтретьего, а если нет, то пойду к ней и поеду в семь».
Крыша загудела глухой дробью. Это снова усилился дождь. Кирилл подошёл к окну.
– Опять, зараза, ливень пошёл. А ты случайно не в духовной семинарии учишься?
Артём нахмурил брови. Ему начал надоедать этот случайный собеседник. Ему вообще всегда очень досаждали те, кто, судя по внешнему виду, узнавали в нём церковного человека.
И если уж говорить начистоту, то он стеснялся своей церковности.
Это с детства. Мама стала ходить в церковь, когда ему было десять. Он поначалу даже не понимал, что происходит. Почему теперь нельзя, как раньше, сразу съесть конфету, а надо сначала перекреститься? Почему теперь нельзя, как раньше, сразу лечь в постель и спать, а надо сначала помолиться? Почему теперь надо, кроме школьных стихов, учить еще и многочисленные молитвы? Почему теперь в выходные вместо мультиков, надо идти в церковь? Отчего теперь мама такая всегда серьёзная, скучная и постоянно ругается? Почему теперь нельзя, как раньше, играться, одеваться, говорить, есть, спать? Почему теперь нельзя, как раньше? Почему теперь нельзя? Но это было в детстве. С возрастом вопросы ушли, остался только комплекс «некаквсейности».
– Нет, – ответил Артём. – Я не учусь в семинарии. Просто в церковь хожу.
– И ты не будешь батюшкой?
– Не знаю. Может, и буду когда-нибудь.
Артём решил сию же минуту идти в лагерь к Маше. Лучше промокнуть и быть выгнанным ею, чем трепаться здесь не понятно о чём и не понятно с кем.
Но Кирилл неожиданно сменил пластинку:
– О, к нам ещё один бедолага идёт! Волосатый какой-то… Промок весь!..
Через минуту послышались шаги на крыльце.
– Пойду, встречу, – сказал Кирилл и вышел.
«А почему она должна меня прогнать? – размышлял Артём, стараясь не обращать внимания на разговор за дверью. – Мой приезд лишь доказательство моей любви к ней. Она увидит это и вернётся ко мне. Бог даст, я вообще у неё на ночь останусь».
