Только уговор, на работе не пить, даже пива, наш начальник ‒ бывший военный и этого не любит, и женщин с улицы к себе не водить.
Вовчик послушно кивнул.
‒ Мне даже как-то, неловко. Только утром познакомились, а Вы так заботитесь, будто мама родная, ‒ нерешительно произнес он.
‒ Больно ты на моего сына похож, такой же неприкаянный, ‒ нахмурилась Лидия Павловна. ‒ Он за Уралом срок отсиживает. Когда сегодня утром тебя увидела, решила, что он вернулся. А потом, когда поняла, что обозналась, подумала, это знак свыше: я тебе помогу, а его там кто-нибудь поддержит. Кстати, забыла спросить: ты в сантехнике хоть мало-мальски разбираешься? ‒ вспомнив, как все лето чинил краны в доме Зинаиды, Вовчик кивнул.
Она взяла написанное заявление и, быстро проглядев, поднялась со стула. ‒ Посиди пока, я у начальника подпишу и покажу, где жить будешь…
Ожидая ее возвращения, Вовчик вяло размышлял, верить или не верить в свершившееся чудо, и, кстати, вспомнил, что подобная метаморфоза в его жизни произошла в самом начале творческого пути. Тогда, находясь в эйфории от успехов на писательской стезе, Вовчик уже видел себя членом Союза писателей и совершенно потерял ощущение реальности. И тут, вслед за выпускными неожиданно замаячила армейская служба. В институте Вовчиком дорожили и, чтоб не потерять ценного кадра, предложили, в виде исключения, поступить в аспирантуру. Но самому Вовчику успело поднадоесть еженощное общение с одними и теми же комсомольскими личностями, обремененными лишь мечтами о грядущей административной карьере и крутящимися по любому поводу на глазах у начальства. Да и чутье подсказывало: долго вращаясь в такой среде, писателем не станешь.
Решение было принято в одни сутки, во время которых он съездил посоветоваться с матушкой. Прописавшись с ее подачи в Подмосковье у какой-то богобоязненной старушки, он подал заявление в обычную московскую школу преподавателем истории и отправился на смотрины. Директрисе ‒ крутой стареющей даме интеллигентного вида, страшно понравилось, что у нее в штате будет работать начинающий писатель, и она на первых порах благосклонно разрешила жить в небольшом полуподвальном помещении, числящемся на бумаге школьной служебной площадью.
Внезапно хлопнула дверь, и начальница, показав подписанное заявление, поманила его за собой. Следуя за Лидией Павловной по неведомым катакомбам, Вовчик вспоминал, как выпускником пединститута шел такой же дорогой за директрисой школы…
"История, повторяясь, превращается в фарс", ‒ ненароком всплывшее из глубин памяти изречение классика вернуло ему душевное равновесие.
Они свернули в очередной раз за угол и оказались перед двумя дверями: массивной, обитой дерматином, и ржавой, железной. Достав ключ, Лидия Павловна отомкнула обитую дерматином и протянула его Вовчику:
‒ Проходи, и чувствуй себя, как дома.
‒ А здесь что? ‒ поинтересовался тот, косясь на железную дверку.
‒ Этот коридор ведет в бомбоубежище, ‒ пояснила та.
