быстрее, нагнетая ток крови в жилах, и люди чаще, чем обычно, истязали и убивали друг друга.
Гренс расследовал убийства всю свою сознательную жизнь и работал в основном ночами, которые в это время года никогда не бывали совсем темными. А отдыхать предпочитал поздней осенью или зимой. Гренс не мог припомнить случая, когда проводил отпуск без снега.
Из полудремы его вывел стук в дверь.
Так просто это не закончится.
Шея затекла, нога, как обычно, болела.
На сегодняшний день он старейший в этом участке, если не во всей полиции округа «Сити». Не пройдет и полугода, и Гренс канет в бездонную черную дыру, из которой не возвращаются. Она пугает его куда больше, чем постель дома. Он ни в коем случае не должен этого делать, но почему-то думает только об этом.
Он снова стучит. Настойчивый… Черт.
Больше сорока лет, боже мой… Гренс был таким молодым, когда впервые переступил порог этого здания, но уже тогда понял, что оказался на своем месте.
Тогда ему и в голову не приходило, что когда-нибудь это закончится. И не потому, что он сам того захочет, а потому, что так решило за него общество, в котором Гренс жил и которое не выбирал.
– Эверт?
Это Хермансон, и она больше не стучит. Теперь она зовет его через замочную скважину.
– Я же знаю, что ты там… Я вхожу. Думай обо мне что хочешь.
Когда дверь открылась, Эверт все еще лежал на вельветовом диване. Коротко взглянув на него, она направилась к магнитофону и щелкнула кнопкой. Сив смолкла – песня из той эпохи, когда все было намного проще.
Марианна Хермансон – единственная в этом участке, кто никогда не склонял перед ним головы. Совсем напротив, она нередко спорила и не подозревала о том, какую гордую улыбку вызывало на лице шефа ее дерзкое поведение.
– Взлом квартиры, Эверт.
Именно ее комната располагалась в самом конце коридора. Стажерки, принятой на время летних отпусков, которую Гренс пробил через все бюрократические препоны, отстранив множество куда более квалифицированных кандидатов.
Он полюбил ее как дочь, которой у комиссара никогда не было. Иногда Хермансон решительно накрывала его руку своей и, глядя в глаза, начинала задавать вопросы, которых Гренс предпочел бы никогда не слышать. Или высмеивала его, заставляя усомниться в том, в чем он единственно был уверен.
– Я хотела бы, чтобы ты взглянул на это.
Гренс сел на диване, зевнул, потянулся и кивнул на стопку бумаг на письменном столе.
– Я не занимаюсь взломами, потому что в последнее время в этом городе гибнет слишком много людей. И мне, как ты понимаешь, этого вполне хватает.
Но Хермансон никогда так просто не сдавалась.
– Далагатан, 74.
– Что?
– Третий этаж.
– И что?
– Номер квартиры 1301.
Она протянула ему конверт, который держала в руке. Гренс медлил.
– У тебя такая же жара, Хермансон? Кондиционеры,
