походили на двух похороненных заживо мертвецов.
– Убей меня, Тимур, – в один из дней попросила едва слышным шепотом Ульджай Туркан-ага. – Я больше так не могу…
Прошло долгих полтора месяца, показавшихся им целой жизнью. В аду! И тут, словно пламень из домны, из него вырвался гнев.
– Люди – псы, все люди! – горячо прошептал он. – И проклятые язычники, и мои единоверцы, кто зовет себя мусульманами, – все они псы, – хрипло повторял Тимур, держа в ладонях ее лицо. – Все одинаково алчны и жестоки, все одинаково беспощадны. И глупы в своей жестокости и беспощадности, потому что не думают о возмездии! И все заслуживают только одного – плети. Это кто готов подчиниться. И острого клинка, кто не готов. Любить можно только верных тебе, готовых служить не за страх, а за совесть. Но кто замышляет против тебя, тот должен мучиться. Страшно мучиться. Я давно знал, что живет в их сердцах. Если бы я мог сейчас подняться и взять в руки меч, клянусь Аллахом, я бы вырезал столько людей, сколько бы смог. Десять, сотню, тысячу. Избавил бы землю от этой мерзости, расплодившейся против замысла Бога! Я могу снести побои и оскорбления, но я не прощу им того, что мучаешься ты. Никогда не прощу! И если я выживу, я буду убивать. Буду убивать, буду убивать, – горячо и страстно шептал он. – Беспощадно, жестоко, с радостью…
А у нее уже не было слез, чтобы плакать. Она просто вцепилась в него и ждала, ждала и молила Бога о смерти.
Возможно, именно тогда в Тимуре произошел тот перелом, превративший его из просто воинственного человека, эмира с большой дороги, вождя стаи, в страшного и беспощадного палача. Так случилось само собой, ведь он не верил в избавление. Он ждал смерти. Молил о ней. И он умер. Умер прежний Тимур-бек – веселый и жестокий воин. Практичный наемник, если надо – полководец могулов. Именно в том каменном мешке он возненавидел род человеческий. Тимур и раньше был свиреп и жесток, часто беспощаден, как и положено вождю племени.
Но более жизнь любого из живущих на земле не стоила для него и ломаного гроша.
Их отпустили через шестьдесят два дня. Вытащили из колодца две скорбные тени, неспособные держаться на ногах. Особенно жалкой и страшной была тень его жены – Ульджай Туркан. Она долго щурилась, не понимая, где оказалась. Что-то бормотала. Кожа их покрылась за эти дни язвами от укусов. Лица распухли. Их трудно было узнать. Точно такими же вытащили из другого колодца Хусейна и его жену. Оказывается, узнав, что Али-бек так встретил Тимура, на выручку поспешил Мухаммад-бек, его брат, человек совершенно другого нрава и куда более дальновидный. Увидев измученных пленников, вытянутых на свет божий, он тихо сказал Али-беку, злорадно оглядывающему четыре страшные тени: «Ты совершил великую глупость, мой брат, и она еще аукнется нам!» Их выходили, откормили и с почестями и подарками отправили домой. Все эти дни, находясь в гостях у братьев, Тимур молчал, словно в том колодце потерял дар речи. Да никто и не приставал к нему и его жене с расспросами. Живы – и слава Аллаху.
Выйдя из плена, они с Хусейном разделились. Его товарищ
