закрыто. Вы можете вызвать кого-нибудь, чтобы снял для нас защиту?
– А для чего я здесь, по-вашему? Разговоры с вами мне приятности не доставляют, вы уж извините. Скатертью дорожка, Межмирный Судья.
Она достала из сумочки девайс, похожий на механическую электробритву пятидесятых, и нажала на кнопку.
«ОСТОРОЖНО! МАГИЧЕСКАЯ АКТИВНОСТЬ РАСТЁТ!»
А миссис Брэдли повернулась к Судье спиной, оборотилась чернокудрой ведьмой с великолепной фигурой, оседлала метлу и взвилась в тёмное небо.
Судья кивнул вдогонку. Выход уже чернел в мутноватой ночи высокой звёздной аркой. Судья побрёл туда, от усталости едва поднимая ноги. За ним по воздуху двигались в прозрачном мешке останки героически погибшего робота. Потом над головой Судьи заискрились звёзды. А четыре луны залили человека и труп его кибернетического помощника таким ярким светом, что фонари не понадобились.
Справка 2. Убийство княгини Баторий
– Миклош! У меня холодеют руки! – провизжала княгиня Баторий. – Холодны, как лёд!
– Это ничего, госпожа. А вы прилягте да отдохните, – прозвучало снаружи, с другой стороны скважины, точнее, дыры в стене. Прошелестело, стукнула чернильница, стражник вздохнул. Хлопнула дверца, и бывшая спальня княгини, а теперь её одиночная камера, снова погрузилась в полную тьму.
Отверстие в заложенной кирпичом дверном проёме оставлено, чтобы можно было передавать знаменитой убийце поднос с едой и питьём и забирать его назад с пустой уже посудой, та же дыра служила для манипуляций с ночным горшком. Окна безжалостно замурованы. Княгиня Эржбет не ослепла только потому, что дважды в день могла наблюдать у скважины проблески дневного света, а вечером – багровые пятна, отражения огней факелов.
Будто на смех, ей оставили шкафчик с её любимыми книгами. Но ни суровая «Вульгата», ни первый том «Писем тёмных людей», ни «О женщинах прославленных» великого Боккаччо не могли во тьме утешить её. Приходилось сдерживать себя на краю безумия, вспоминая страница за страницею напечатанное в них и сочиняя письма на латыни, древнегреческом и немецком языках. В проговариваемых вполголоса посланиях она обращалась к живым и мёртвым родственникам, к приятелям и врагам.
Дивны, однако, дела твои, Господи! Сегодня утром, незадолго до завтрака, у неё случился настоящий праздник: Миклош, ворча, просунул в отверстие четвертушку бумаги, чернильницу, очиненное перо и огарок сальной свечи на дешёвом медном, заляпанным салом подсвечнике. В ответ на её замечание (где, дескать, ей взять огниво?) выругался, забрал огарок и вернул уже зажжённым и оплывающим на глазах. «Сын твой, его светлость господин Паль, и высокородные зятья твои просят тебя написать завещание, свою последнюю волю. Поспеши, госпожа, огонька ненадолго хватит». Именно эти слова он и пробормотал, грубая скотина. Видно, теперь некому в Чахтицком замке его как следует отделать кнутом.
Завещание она давно уже составила
