и, не приметив того сам, зацепил стоявшую у прохода лампадку. Склянка слетела на пол, мягко отбросив горевшую свечу на вязаную из лоскутов дорожку. Та задымила и понесла чадить… Тлела себе, тлела и все же перешла, переросла таки в пламя. Распластался огонь, расползаясь; загорелось тряпье да утварь, наполняя дом едким дымом. Не видел того Василий…
Отправился за сарай; присел на старую, рассохшуюся колодину. Хотелось курить. Сунул руку в карман, а махры не оказалось. Стал припоминать, усиленно хмуря брови; есть ли она вообще в доме и где? В пору новый кисет забивать, вовсе не мог припомнить; куда старый подевал? Посидел малость, переминаясь с боку на бок. Испуг все же брал: «Жена умерла, а он расселся, махру ищет. А вдруг сын воротится или соседи спросят чего? А он, сидит тут, не смекает. Указать на него могут. Нет, тут не перекурить, тут выпить нужно. Где-то в доме было, найти бы. В хлеву тихо, никто не помешает в себя прийти. В хозайстве, ни скотины, ни птицы какой, да и к чему? Это только дурни себя хозяйством изводят и невдомёк им, убогим, что проку-то нет. Пустое все… Нет, он, Василий, давно уж от глупостей отошел, так удобнее; сам себе и совет и указ. Не чета другим. Иные вон, хлопочут под бабий догляд; ни тебе выпить, ни закусить, ни гульнуть по мужицки. Только вот не идти же опять к Сидору, и без того всю ночь там гужевал. Нет, упрячусь, опохмелюсь, а там…» – успокаивал себя Василий.
Однако, вывернув из-за сарая, не поверил своим глазам. Дом из которого он только что вышел, пламенем занялся, во всю уж полыхает; и в прихожей, и в избе огонь. Не смотря на жар исходящий от горящего строения, пробил хозяина озноб. Прямо так от головы до пят затрясло, а ноги, те сами понесли горемыку огородами к лесу. В нем одном, в его дальних, таинственных и мрачных чащебах, видел незадачливый хозяин единственное спасение и никто сейчас не способен был переубедить его в своем выборе.
Бежал Василий долго; огородами, под прикрытием плетней, да соседских сараев, что всюду, смешиваясь с серой оттаявшей пашней, прятали его от вездесущего людского глаза. После полем – напрямик, стремил он к лесу; только бы не приметили, только бы не донесли. Всей замыленной спиной чувствовал он за собой жар горящей избы и метавшийся по его пятам следом, дух сгоревшей в огне Варвары. Страх знобил и пугал, отнимая силы и волю. Казалось вот-вот, настигнет его кара, кричащая ему во след: «Вон он, виновник, беглец и убийца; держите, ловите его, кто может. Не уйдешь от людей, нет!!!» – чувствовал затылком Василий и бежал, бежал, что есть мочи. Изнемогая от усталости, оборачивался и твердил себе лишь одно: «Нет, не возьмете, не докажете, не моя в том вина, не мой умысел…»
Но чувствовал и знал, что не поверят люди, не поймут и осудят, а потому и остается; в лес бежать, в тайгу. От пожара, да толпы подальше. Только бы поскорее убраться, понадежнее упрятать и укрыть себя. Протрезвел он быстро, а немного отдышавшись, присел на поваленную ветром сосну и перевел дух. Стоило подумать.
