шепотом, едва слышно произнес:
– Боярской думе я вынужден пока поклониться… Вяземский, Басмановы, Грязные, Малюта!.. Царство небесное! Нет уж их! Да и помогли ли бы они царю ныне? Не то время. Их время ушло.
Царь приподнялся и помолился на икону.
– Да. Нагрешила вдосталь моя опричная дружина. Бог с ней! Жаль Малюту, храбрый и верный был рыцарь. Такие люди на своем куту не умирают. Изрубили его проклятые немцы.
С мягкой грустью в голосе Годунов ответил:
– Позорят его, сыроядцем величают, а того не возьмут в толк, что своею смертью Григорий Лукьяныч пример любви к родине показал… Первый взошел на немецкую крепостную стену, бился до последней капли крови… Пал, как честный, бесстрашный воин. Его смерть охрабрила войско, и крепость была взята… Я слышал злоречие и хихиканье даже по сему случаю.
– А ежели Божья воля явится убрать и меня? То-то шуму будет! И многие из моих ближних вельмож отрекутся от меня… И, как сказано у пророка Ездры: «Возгласят “Аминь!” и, поднявши руки кверху, припадут к земле и поклонятся Господу!» Будут благодарить его, что убрал неугодного им царя. Подойди!
Годунов приблизился к царю.
Царь притянул его за руку к себе.
– Наклонись!.. А царевич Иван как?! – прошептал он ему на ухо. – Не замечал ли чего? Не шатается ли?!
Годунов ответил не сразу. Задумался.
– Ну, ну! – нетерпеливо дернул его за рукав царь. Щеки Бориса коснулось горячее дыхание царя.
– Нет, великий государь, ничего не замечал. Я – малый чин перед лицом государевой семьи. Мне ли судить?! И думать я боюсь о том. Молю тебя, великий государь, не спрашивай меня о детях своих.
– Полно! Не хитри! Ты что-то знаешь? А?!
– Ничего, милостивый батюшка-государь, не ведаю.
– А я слышал, будто и он против меня… И будто осуждает меня за неудачи в Литве. Так ли это?
– Не слыхал я того… Мню я – умышление то злых, неверных людей. У многих на языке мед, а под языком лед. Прости меня, великий государь, не пытай! – Годунов опустился на колени. – Мне ли судить о том?..
– Так вот я тебе скажу: молод еще царевич, слушает людей. Вон около него Щенятев Петька крутит, как пес хвостом. Нашептывает ему. Опасный человек. Хотел я Петьку удалить от него – не дает, сердится. Пожалел я его. Да! Жалость моя не в пользу ему. Увы! Не пришлось мне обучить детей своих, как бы хотел я. Император Феодосий Великий искал наставника для сыновей своих Аркадия и Гонория. Он желал найти человека ученого и благочестивого. Ему указали на Арсения. Император принял его с величайшим почетом. Он призвал сыновей и, передавая их Арсению, сказал: «Будь им более отец, нежели я, – ибо важнее дать детям разум, нежели жизнь, сделай их добродетельными и мудрыми, сохрани их от соблазнов юности, и Бог воздаст тебе за труды свои. Не смотри на то, что они – сыновья царя, требуй от них полной покорности!» Мои же монахи многое истолковали Ивану и Феодору в ущерб правде и не на пользу нашему царству. Не учителями они были, а льстецами и ласкателями, покорными
