Липнет к ногам, окутывает по щиколотки, давит. Каждый шаг – это превозмогание себя, насилие над собой. Это ежедневная тяжесть. Тяжесть порождает усталость. Усталость порождает ещё большую тяжесть. Тик-так. Это замкнутый круг. Змея давится своим хвостом. Но выплюнуть не выходит. С таким же успехом можно пытаться не дышать или заставить желудок перестать перерабатывать пищу. Всё не зависит от вас, всё происходит и движется само по себе, и движение приводит лишь к новому движению. Это усугубление. Депрессия – это не ежедневная серая пустыня. Это пустыня, которая с каждым днем, месяцем или годом становится всё темнее, от серого к черному, песка всё больше, ноги утопают в нем по колено, затем вы уже по пояс. И однажды вы уже не можете дышать.
«На вкус как пепел…» – говорит Жюстин, беря в рот кусочек любимого мясного рулета… И начинает плакать. «Тётушка Стилбрейкер плачет» – констатирует её племянник, со всей возможной детской непосредственностью в голосе. Почему я вспомнил именно этот эпизод? Всего несколько дней назад мы сидели на кухне, я и мужчина моей матери, он приготовил молочную кашу, а значит я был втянут в некое сюрреалистичное подобие «семейного завтрака». Максимально иронично. Но суть была в ином. Как только я начал есть, я осознал – что-то не так. Молочная каша отдавала каким-то странным привкусом, когда я пишу эти строки, он снова отзывается у меня во рту, отчего меня начинает немного мутить. Тогда я не сразу осознал, что же я ощущаю. Сначала я подумал, что возможно виною всему зубная паста, после которой привкус еды немного искажается, либо что-то не то с моим горлом, может быть я простыл ночью, и теперь оно представляет из себя открытую рану? Я сидел и медленно жевал, с крайне озадаченным и задумчивым видом. Рядом со мной муж моей матери как ни в чем не бывало поглощал кашу. На меня холодными волнами начинало накатывать отчаяние. Каша отдавала в моем рту устойчивым привкусом какой-то спиртовой настойки. Ядовитым и мерзким привкусом. Чем дольше я жевал её, тем сильнее чувствовал его, тем больше росло отчаяние, и вот я начал осознавать, что к горлу подкатывает ком, а на глаза наворачиваются слезы. Я не знал, что мне делать, я впал в ступор, ощущая себя крайне неловко. Мне нужно было сказать ему, что с кашей (или со мной) что-то не так, но я не мог выговорить ни слова, так я и сидел с выражением крайней степени страдания, смущения и смятения на лице, пока он не спросил, почему же я не ем. В тот момент я чувствовал себя странно. Я не мог понять, где настоящая реальность, а где то, что я ощущаю – по неведомой мне причине. Этот эпизод с молочной кашей надолго врезался мне в сознание – как показатель того, что я не всегда могу доверять самому себе, и это может вводить в состояние приступа отчаяния. Возможно ли, что всему виною та самая, тянущаяся уже много месяцев, депрессия?
Я не знаю. Единственное, что я знаю – у любой депрессии есть начало и есть конец. Конец есть в любом случае.
Манифест
Когда мы живы – Смерти еще нет. Когда приходит Смерть – нас уже нет.
Трактат
