держа на плечах коромысла с вёдрами. Одеты они пока были в повседневные тулупы, но весело перемигивались, ожидая праздничного дня.
– Уже рассвет. Подъём! – Кричала бабушка Снежана, вставляя в деревянный светец[12] новые лучины[13]. Но в комнате всё равно было темно. – Снег в вёдрах растаял, девочки, спускайтесь к печи умываться.
Кряхтя, Снежана перегнулась через пустую и заправленную лавку дочери и зятя, отодвинула внутренний ставень оконца. Через растянутый бычий пузырь[14] пробился розовый свет восхода.
– Бабуля, ну чего ты суетишься? – Заворчала с полатей[15] девица Дива, старшая своей сестры-близняшки на несколько хвылин[16]. – Мы, наверное, первые, кто встал в такую рань. Первые.
– Да! – согласилась её сестра Мила.
Обе девицы удивляли своей красотой все соседние деревни и, особенно двойным отражением друг в друге. И сёстры знали об этом.
Оберегая живот, Домослава боком сидела за столом, пересыпала из головок мак в кружку и тихо улыбалась, радуясь спокойствию в семье.
Дверь в комнату снова открылась, и голос Ведогора загремел во всю мощь:
– Девки, хватит спать! Вставайте! Принесите в дом колодезной воды, ни кружки не осталось, а снега не натаскаешься.
– Как же хочется есть! – тянулась Дива, высунув руки из-под овчинного одеяла и протягивая стройные ноги на досках палатей, покрытых коровьими шкурами и старыми простынями, шевеля при этом пальчиками. – Всё бы съела, что приготовила бабуля. Всего хочется.
– О-о-очень, – зевнула Мила.
– Нельзя! – рявкнул Ведогор. – Вот, козьего молочка хлебните, воду принесите и – в Священную Рощу! – Подойдя к лавке свояченицы и племянницы, он откинул одеяло. – Годя, понятное дело, что ты за ночь уработалась, а ты, Вася, почему не одеваешься? Ведунья, небось, заждалась и другие девки набегут раньше тебя.
Потягиваясь, Василиса, крепенькая и румяная встала, надела лапти и побежала через сени на задний двор, к летнему нужнику[17], открытому по случаю оттепели.
Пописав, Василиса обтёрлась между ног снегом. Вернувшись в дом, стала переодеваться в праздничную одежду. Пока натягивала чистую исподнюю рубаху, а на неё плотную, шерстяную, мама Годислава расчёсывала её волосы, расплетя и заново заплетая тугую косу. На лоб дочери Годя надела тканный венчик, расшитый речным жемчугом. Юбку Василиса надела сестринскую, свою у неё мыши погрызли.
Уже стоя в дверях, Вася завязала клетчатый платок и дождалась от матери поцелуя в щёку.
– Красна девица ты у меня. Позавтракаешь? – с беспокойством спросила Годислава.
– По пути перекушу.
Схватив с блюда печенье, Вася выскочила из дома.
Утро было тёплым, ярко светило солнце.
Так хотелось Василисе через хвылиночку быть в усадьбе князей. Она сегодня такая нарядная и светлая! И юбки новые
Светец – деревянное или железное приспособления высотой до одного метра, куда вставлялись лучины для освещения дома. От одной до семи. Под светцом стояло либо ведро с водой, либо таз с мокрым мхом, чтобы не возникал пожар.
Лучина – сосновая щепа длинною до 30 сантиметров, которая сгорала и освещала помещение.
Бычий пузырь, то есть мочевой пузырь, после обработки использовался в окнах вместо стёкол, которых тогда на Руси практически не было.
Полати – место над печью, второй этаж, где обычно было настелено для ночёвки детей.
Хвылина – минута.
Нужник – туалет на дворе (летний), или в сенях (зимний).
