Настюха греховодила сначала тайно, по-соседски, когда еще ейный муж Василий жив был, а Менгеле в медпункте прямо на смотровой кушетке спал. А уж потом, после похорон, сожительствовали в открытую. Говорят, что хороший был мужик Василий, да только слабохарактерный. Плохо у него чего-то с почками было и остальными потрохами, нельзя ему было пить совсем. А он, как праздник какой на селе, уйдет с мужиками и напьется до потери сознания. Так его мужики в горизонтальном положении жене и приносили. Потом неделю в койке синий, как покойник, лежал – встать не мог. Настюха и просила, и плакала, и уйти грозилась, а он все свое. Отлежится, месяц держится, а потом снова. Вот однажды и не отлежался, и даже доктор Менгеле помочь не смог. Внутреннее кровоизлияние, в город надо было везти, а какой тут город, когда все дороги размыло, на танке не проедешь. Настюха мужа схоронила, отгоревала, сколько положено и как-то вечером пришла к Менгеле в медпункт (он ведь при медпункте жил, как я когда-то при школьной библиотеке), взяла его за руку и увела к себе жить. И дожидаясь, пока сожитель ее станет великим эскулапом, осчастливила доктора Менгеле двумя чудными карапузами. Теперь, как к ним не придешь, всюду пеленки висят. Памперсы в этом семействе как-то не уважали, да и дорогущие они.
Ко мне Настюха относилась нормально. Может быть потому, что я приходил к ее Менгеле не спирт в долг выпрашивать, а интеллигентно играть в шахматы. А, может, вину свою чуя. Одно время, когда я с Ольгой-шалавой из бухгалтерии связался, она кинулась «меня спасать от этой бляди непутевой» и решила «свести» меня с продавщицей Люськой. Люська тогда только овдовела и с горя стала часто прикладываться к рюмке. Вот Настюха и прикинула, что вдвоем мы друг дружку хорошо дополним: я Люську от водки отучу, а она меня бытовым уютом окружит. В реалиях получилось наоборот, Люська домашнее хозяйство совсем забросила, а я под ее пагубным влиянием стал каждодневно выпивать. Ну как тут не выпить, когда хозяйка к ужину непременно бутылку на стол выставляет. Якобы «для аппетиту». И к завтраку «для разгону». Я уже не говорю про обед. Решив с этим делом решительно покончить, я по наущению Настюхи стукнул кулаком по столу и раскокошил об пол целую четверть самогону. За что был поцарапан и изгнан обратно в библиотеку.
Но Настюха на этом не успокоилась, озаботясь идеей меня оженить, познакомила со своей троюродной сестрой, тоже вдовой с Выселок. Получилось, что мы «случайно» дома у Менгеле встретились. Я зашел в шахматы поиграть, а там сеструха Настюхина в гостях. Сестра Клавдия оказалась дамой довольно миловидной, хотя несколько пышноватой на мой вкус. В общем-то мы с нею друг другу понравились, и я, как галантный кавалер, даже вызвался проводить даму до дому, (а это без малого пять кэмэ по проселкам), где и был оставлен на ночевку с последующим тесным телесным общением, но… Следующим после знакомства утром Клавдия как-то слишком навязчиво стала намекать на сожительство. Да что там намекать, так и сказала: «Вечером придешь – я тебе рубашку постираю. И побрейся, а то ходишь, как чучело». Я тонкий намек понял и честно признался Клавдии,
