– бескрайняя неуютная синь, в спинке впереди стоящего кресла – экранчик с кучей фильмов, даже новинок, а в подлокотнике – этот полудетский, со стертыми кнопками, пульт на шнурке.
Приехала к маме в деревню только к обеду. Я голодная была ужасно и, расцеловавшись, сразу вбежала на кухню – оттуда крайне аппетитно пахло только приготовленным том-ямом. Пока мама наливала суп, залезла, наконец, в интернет – навестить орды моих фанатов. На альбоме было семь лайков. Включая мой и шести друзей. Лицо как-то само собой, как у космонавтов в центрифуге, раскисло. В отчаянии промотавшегося игрока, забыв о digital-минимализме, я стала листать ленту. И по экрану поплыли свечи на чёрном фоне. Умер Айван Сар из «Покатай Меня, Большая Черепаха». Повесился на гитарном ремне, пока я летела. Ему было сорок два. Мама ещё несколько раз повторила: «Ешь, пока горячее» прежде чем увидела, что в тарелку капают слезы. Я росла на их музыке. Как музыкант, как личность. Закрывшись в ванной, сидя на полу в темноте, я слушала песню за песней, тыкая вслепую в экран, который от слёз виделся мне одним размытым сияющим пятном. Иногда к двери подходила мама, несмело стучала и что-то жалобно спрашивала. Я её не слышала. Кажется, только к ночи я вышла, доплелась до кровати и легла. Каникулы начинались просто прекрасно.
Мама уехала рано – утром волна получше и она тренирует. Я проснулась только в половине первого. Проснулась и спустя секунду вчерашнее смяло меня, как пустую банку из-под пива. Было трудно пошевелиться – руки и ноги ломило от бессилия, – но надо было вставать и выходить из дома. Я знала, что могу пролежать вот так, играя в гляделки с потолком, и до следующей ночи, поэтому решила двинуться к маме на серф-станцию. Здесь недалеко, минут пять на мотороллере, так что я пошла пешком.
Мама с учеником, каждый час новым, плавно огибала набегающие волны, гребя к лайн-апу, а затем, развернувшись и выждав момент, взбиралась на них, как бы хватаясь руками за их пенящиеся гривы, и, наконец, придавливала их доской, иногда пропадая за белым водяным вихрем, но всякий раз из него выскальзывая. Золотистые, завитые морем волосы, острые, кофейного цвета, бёдра. Эта женщина знает, чего хочет от жизни. И она прекрасна.
Я в это время бродила по берегу, ковыряясь ногами в песке, чертя на нём какие-то линии и узоры. Мама говорит, в воду можно лезть только через три дня после приезда – «это место должно войти в тебя». Вы извините её, она правда уже очень давно отошла от мирской жизни со всеми её грязными эвфемизмами.
Впрочем, мне и самой сейчас этого не хотелось. Ни замирания сердца, ни бодрящей влаги – ничего. Мне хотелось только ходить по берегу и «копаться в песочке», как мама говорит о пляжных тюленях.
Только на закате она вылезла из воды, ещё какое-то время привыкая к сухопутной жизни, после чего мы поехали в нашу любимую лапшичную.
Уже за чаем, вернувшись за стол с мороженым для нас обеих, мама заговорила, аккуратно надрезая тишину:
– Извини, я не знала. Только сегодня Антон сказал…
Я
