были. Повернувшись к нам, он начал быстро говорить: – Они с этим Вольфсхаймом скупили множество аптекарских магазинчиков в переулках здесь и в Чикаго и торговали пшеничным спиртом из-под прилавка. И это только один из его маленьких трюков. Я принял его за бутлеггера в самый первый раз, когда увидел его, и не очень далек был от истины.
– Ну, и что с того? – вежливо сказал Гэтсби. – Как я понимаю, твоему другу Вальтеру Чейзу гордость не помешала заняться тем же.
– Ты бросил его в трудном положении, не так ли? Из-за тебя он попал в тюрьму на месяц в Нью-Джерси. Послушал бы ты, что говорит Вальтер насчет тебя!
– Он пришел к нам полным банкротом. Он был очень рад подзаработать немного деньжат, старик.
– Не называй меня «старик»! – закричал Том. Гэтсби ничего не ответил. – Вальтер мог посадить тебя еще и за организацию внеипподромных тотализаторов, но Вольфсхайм угрозами закрыл ему рот.
То незнакомое, но при этом узнаваемое выражение вновь появилось на лице Гэтсби.
– Махинации с аптеками – это было так, по мелочи, – медленно продолжал Том. – Сейчас ты закрутил что-то такое, о чем Вальтер мне даже побоялся рассказать.
Я посмотрел на Дэйзи, которая в ужасе смотрела то на Гэтсби, то на своего мужа, и на Джордан, которая начала балансировать свой невидимый, но поглощающий внимание предмет на кончике своего подбородка. Затем я снова посмотрел на Гэтсби – и был шокирован выражением его лица. Он выглядел – и я это говорю с полным презрением ко всем клеветническим сплетням на вечеринках в его саду, – именно так, как будто он мог бы сейчас «убить человека». По крайней мере, какое-то мгновение выражение на его лице точно соответствовало этому фантастическому описанию.
Оно прошло, после чего он начал возбужденно говорить что-то Дэйзи, отрицая все сказанное о нем, защищая свое имя от обвинений, которые даже не были ему предъявлены. Но с каждым его словом она все больше и больше погружалась в себя, поэтому он оставил это бесполезное занятие, и только умершая мечта продолжала бороться в нем, пытаясь прикоснуться к тому, что перестало уже быть прикасаемым, грустно, но настойчиво пытаясь тянуться к умолкшему для нее навсегда голосу на другой стороне комнаты, пока вечер завершал свой бег.
Этот голос опять выразил просьбу уйти.
– Прошу тебя, Том! Я не могу это больше терпеть.
По ее испуганным глазам было видно, что все ее намерения, вся ее смелость, какие у нее были, исчезли, как дым.
– Вы вдвоем поедете домой, Дэйзи, – сказал Том. – В машине мистера Гэтсби.
Она посмотрела на Тома, теперь уже встревоженно, но он настаивал на своем с великодушным презрением.
– Езжайте! Он не будет досаждать тебе. Я думаю, он понимает уже, что его самонадеянный маленький флирт окончен.
Они уехали, не проронив ни слова; от них избавились; они стали никому не нужными, одинокими, как привидения, лишившись даже нашего сожаления.
Через мгновение Том встал и начал заворачивать неоткрытую бутылку виски в полотенце.
– Кто-нибудь
