на глаза отцу в таком виде не хотелось. Знал, нравоучениями не обойдётся, дело пахло ремнём. Он решил спрятаться за углом соседнего особняка и выждать, пока отец уедет на службу.
Ждать пришлось долго. Одежда уже покрылась ледяной коркой, когда за отцом прибыл экипаж. Шмыгая носом, Андрюха проскользнул в детскую, затолкал мокрую одежду под кровать и натянул на себя сухую.
О происшедшем Лопатины узнали только на следующий день из газет, где рассказывалось о беспримерном поступке отважного студента, спасшего ребёнка. Иннокентий Иванович и предположить не мог, что спасённый ребёнок – это его непоседливый сын.
Гувернантка, обнаружив под детской кроватью мокрую одежду, подняла тревогу. Экстренно вызванный врач померил температуру и с осуждением покачал головой:
– Тридцать девять и два…
Больному прописали постельный режим, гору пилюль и порошков, а для снижения температуры назначили уксусные обтирания. Но ещё через день в груди мальчика появились хрипы и сильный кашель.
Шли дни. Одни доктора сменяли других, лекарства заменялись другими, но мальчик угасал. Опробовали всё: от светил-профессоров с уколами и микстурами до бабок-знахарок с отварами и заговорами.
Сегодня, выйдя из комнаты мальчика, врач обречённо покачал головой. Плотно прикрыв дверь в комнату больного, он с тяжёлым вздохом произнес:
– Извините, уважаемый Иннокентий Иванович, я сделал всё, что мог. Мальчик слаб, у него не осталось сил бороться, а без этого болезнь не победить. Спасти его может только чудо, а это уже не моя епархия. Ему осталось несколько часов. Приглашайте батюшку.
В это время мальчуган глубоко вздохнул и исколотая инъекциями детская ручонка безвольно сползла с одеяла…
Андрей приоткрыл глаза, грудь ломило, легкие разрывал кашель:
– Вот это я приложился. Видимо, о воду, когда сорвался с утёса, – подумал он. – Кто меня вытащил из воды? Надо же, как внутри ломит, – он рефлекторно схватился за грудь и вдруг ощутил, что держится за грудь рукой. Нет, не рукой, а РУКОЙ. Он ощущал грудь ладонью, пальцами…
– Глюки?
Он с удивлением уставился на свои руки. То, что Андрей видел и чувствовал, не имело объяснения.
Он, Андрей Лопатин, тридцати девяти лет от роду, капитан ГРУ, прошедший не одну горячую точку, кавалер двух «Орденов Мужества», на первой чеченской ставший инвалидом, сидел на детской кровати и рассматривал своё тело – тело десятилетнего пацана. Андрей в растерянности огляделся.
Он находился в чисто выбеленной комнате. Тяжёлые портьеры плотно закрывали окна и не пропускали уличного света. Такие же портьеры прикрывали входную дверь. Он откуда-то знал, что их в комнатах вешают не столько для красоты, сколько для шумоизоляции и спасения от сквозняков.
Сквозь щель под дверью пробивалась узкая полоска света, и слышались глухие, бубнящие голоса. На круглом столе, застеленном скатертью в цвет портьер,
