когти особенно длинны, вонзаясь в меня…В тени баобаба, призывною лаской маня,
Изысканный ждет носорог…
Вдали он подобен бесформенной груде тряпья,
И чресла ему украшают такие цветы,
Каких бы в порыве экстаза не выдумал я,
Увидев которые пала бы в обморок ты…
Я знаю веселые сказки про страсть обезьян,
Про двух англичанок, зажаренных хмурым вождем,
Но в платье твоем я сегодня увидел изъян,
Ты вымокла вся под холодным осенним дождем.
И как я тебе расскажу про дымящихся мисс,
Про то, как безумные негры плясали кэк-уок…
Ты плачешь… Послушай! где цепко лианы сплелись,
Изысканный ждет носорог.
Примечательно, что некоторые мотивы этой пародии предсказывают последующие африканские стихи Гумилева. “Жарят Пьера… а мы с ним играли в Марселе…” Не менее забавно другое: обвиняя декадентов в “порнографии” (что было общим местом), отец и сын Коковцевы сами явно предпочитают шутки, относящиеся к “телесному низу”, соответствующим образом деформируя вполне целомудренные стихи Гумилева и Городецкого.
“Царскосельское дело” претендовало на статус серьезного печатного органа. Оживленное обсуждение местных новостей сочеталось с интересом к высокой политике. Поддерживая программу октябристов, редакция бурно полемизировала с кадетами по аграрному и другим важным вопросам. Но в “городке” все происходило патриархально, по-домашнему. В том же номере, где был напечатан фельетон Коковцевых, выражалась благодарность кондитеру Голлербаху, спонсирующему женскую чайную “Союза 17 октября” сладкими булочками. Чтобы предлагать читателям такой газеты памфлет против неизвестных им поэтов и фривольные пародии на неизвестные им стихи, надо было иметь в ее редакции очень хорошие связи.
Но вернемся к злополучному “Острову”.
Второй номер по составу был едва ли не лучше первого. “То было на Валлен-Коски” и “Шарики” Анненского, “Покойник спать ложится…” Блока, “Родина” Белого – этими вещами альманах открывался. Но и тексты молодых авторов – Толстого, Любови Столицы, Сергея Соловьева – отличались по меньшей мере высокой формальной культурой. Обращает на себя внимание наличие в списке авторов двух киевлян – Бенедикта Лившица (чья фамилия напечатана с ошибкой – Лифшиц) и Владимира Эльснера. Еще одно имя, вероятно, ничем не задержало взгляд немногочисленных читателей – Елизавета Дмитриева. Распространенные в России имя и фамилия под грамотным, умело сделанным сонетом. Ничего особенного… Разумеется, чуть ли не все молодые – последователи Брюсова. Включая и самого Гумилева, тоже давшего один сонет – “Я – попугай с Антильских островов…”.
Номер, основная часть тиража которого так и не вышла из типографии, удостоился двух рецензий, напечатанных рядом – на соседних страницах
