на который Ивану следует ответить правильно. Иначе эта невозможная женщина уйдет, чтобы полезть в логово маньяка в одиночку.
– Да.
– Хорошо, – она улыбнулась. – Я знала, что ты сильный. Только не пей больше, ладно?
Утром Женька обнаружила, что за квартирой следят.
Серебристый «Ниссан» припарковался, забравшись передними колесами на клумбу. Бритоголовый парень равнодушно разглядывал раздавленные тюльпаны, и пару рыжих кошек, что обретались в подвалах, и сам дом. Но стоило в окне появиться Женьке, как парень ручкой помахал.
– Вот придурок, – сказала Лариска, потягиваясь. – Это я про твоего…
Она зевнула и почесала живот. Спросонья Лариска была мягкой и добродушной, она гремела посудой, пытаясь сообразить, что приготовить на завтрак и вообще, хочет ли она завтракать…
– Ларис, – Женька села в уголочке кухни, из которого было видно окно и треклятый «Ниссан». – Он что, вправду за нами…
– За тобой.
– За мной следит?
– Вправду, – Лариска выставила пачку диетических хлопьев с отрубями, обезжиренное молоко и совершенно недиетический сахар. – Ешь. И будем думать. Да не дергайся ты, от этого козла мы быстро избавимся, а там пускай себе ищет…
– Ларис, а он тебя…
– Не полезет, не посмеет.
Хлопья без сахара имели омерзительный вкус, словно Женька опилки жевала.
Ничего. Жевала. Молчала.
Думала.
– Так, тебе надо запас вещей сделать. И продуктов.
– У меня деньги есть… – она брала на поездку к родителям, стыдно признаться, но взяла тайком, потому что драгоценный не преминул бы упрекнуть. Наверное, он имел право, если зарабатывал, но ведь он сам хотел, чтобы Женька дома сидела.
– Есть – это хорошо, – Лариска грызла хлопья, а взгляд ее блуждал по кухне. – В общем так, заедем по дороге в Михеевку, там супермаркет открыли. Купим тебе всякой ерунды, а шмотки сейчас на антресоли глянем. Помнится, раньше у нас один размер был…
Вещи с антресолей неуловимо пахли пылью и антресолями. Мерзкий раздражающий запах, отвращение к которому Женька попыталась скрыть. Надо же, она отвыкла от чужих вещей, а в студенческие времена частенько случалось с Ларкой меняться… и свитер этот вязаный Женька помнит. И джинсы с потертыми коленями, а вот заплатку – нет. Платьице шерстяное, слегка растянувшееся, но Ларка отложила его в сторону, сказав:
– Для деревни сойдет. Не дрожи, Женька, вот отделаемся от твоего урода морального, и заживешь ты со страшной силой…
Женька фыркнула и, не выдержав, расхохоталась.
Заживет. Как есть, со страшной силой заживет.
Вещи Лариска складывала в клетчатую сумку, не переставая говорить, и нарочито бодрый тон ее внушал Женьке подозрения. А потом зазвонил телефон. И Женька трубку взяла по привычке и еще потому, что знала, насколько упертым может быть драгоценный.
– Привет, – сказал он так, словно вчерашнего дня с изменой, побегом
