постучал. Прислушался. Было тихо. Позади Андрея звякнула цепь, и в темноте появился высокий, слегка сгорбленный человек.
– Странно, что-то давно не встречал его, – проговорил он и потрогал дверь.
– Может быть… – начал Андрей.
– Может быть, конечно, все может быть, – перебил высокий. – Пойдемте в комитет.
– Неужели вы думаете… – опять начал Андрей; и опять его перебил высокий:
– Думаю? Конечно, думаю… почему же не думать?
По темным лестницам, по узкому, отдававшему голоса двору, по подъездам, в которых свистел ветер, ходили двое, потом – трое, четверо, пятеро, медля и задерживаясь повсюду, словно боясь приступить к делу.
Потом долго стучали в квартиру профессора, прислушивались, снова стучали. Потом переспрашивали друг друга, когда видали профессора в последний раз, не мог ли он куда-нибудь уйти, или уехать, или где-нибудь заночевать.
Наконец туповатый, с обитым лезвием топор въелся между створок двери, и она сухо, точно подпаленная, затрещала. И тогда все, как по сигналу, начали советовать вперебивку, как ловчее взломать дверь. Но как только замок подался и стало видно, что со следующим усилием дверь распахнется, опять все притихли.
Андрей вошел в квартиру вторым, следом за председателем комитета. Из комнаты в комнату переходили боязливо и молча. Чиркали спичками, отыскивали за косяками включатели, пробовали, есть ли свет. Снова зажигали спички, обходили пустые углы и шли дальше.
Из дальней в коридоре комнаты, когда приоткрыли дверь, выполз мягкий розовый свет.
– Так и есть, – сказал председатель и обернулся к Андрею, – мы не догадались посмотреть со двора на окна.
– Да они занавешены, – отозвался кто-то.
– Ну, скорей!
Председатель открыл дверь вытянутой рукой. Все осторожно скучились у входа.
Матовый свет настольной лампы ложился ровным кругом на книги, на пол, на кровать.
Профессор лежал на постели, закинув голову, острым крутым подбородком вверх. Весь он вытянулся в струнку, стал длинным, точно вырос с тех пор, как в последний раз был на людях. Морщины на лице его изгладились, желвачки и кубики, такие, подвижные и очерченные при жизни, пропали: он помолодел. На ровном лбу его лежало спокойное пятно света.
Все тихо подошли к нему, внимательно осмотрели, потом разбрелись по комнате, не глядя друг на друга. И так как никто не говорил и нечего было сказать, Андрей произнес чуть слышно:
– Мыши-то что наделали…
Тогда все повернули головы и стали живо рассматривать мучной мешок, прислоненный к книжному шкафу. Он был прогрызен со всех сторон, раздерганные лоскуты холста свисали на пол, и по паркету к плинтусам тянулись узенькие белые следы.
– Это надо прибрать, – сказал председатель, и сразу трое бросились к мешку и потащили его вон.
В течение года, может быть двух, происходили столкновения, ссоры, драки, случилось даже убийство, хотя никто из виновников не хотел принять греха
