в себе неведомые силы и желание убивать всех. Так родился воин, и у него был необычайный подъем духа.
Мамонтенок дождался освобождения от пытки, которое не замедлило прийти, как только солнце село за горизонт. Оно словно ускорило свой ход, чтобы испытуемый меньше мучился! Юношу, ставшего мужчиной, опустили на землю, вытащили колышки и втерли соль с пеплом в отверстия ран, чтобы очистить их и создать татуированные знаки, которые навеки прославят их владельца.
Несколько дней он пролежал в лихорадке. Знахари умерили его муки травяными настоями. Когда Человек по имени Мамонт – уже не Мамонтенок – выздоровел, его впервые допустили на священный танец, доступный лишь тем воинам, кто имел подобные знаки. На церемониальной площадке воины собрались в полдень, развели под большим деревом костер – и затанцевали под удары барабанов и звучание голосов, всегда оставаясь лицом к солнцу. Одобряемые соплеменниками, они не останавливались десять часов кряду, пока у них не начали разрываться икры. Их стали одолевать видения священных саблезубых кошек и ужасные воспоминания. Одни шептали что-то в полубредовом состоянии, другие падали, а наблюдатели ободряли их ударами лозы по оголенному телу, оставляющими кровавые полосы, и криками, которые заставляли двигаться, пока светило не закатится за горизонт. Так Человек по имени Мамонт сделался настоящим воином-людоедом. Он освоил боевое искусство, привык убивать без раздумий.
– Вот почему я тебе говорю, что на людоедов нужно спланировать и открыть охоту до полного их уничтожения, – завершил свой рассказ учитель.
– Если Мелик или Вепрь справятся, то людоеды погибнут без огня. Будем ждать, а пока готовтесь к защите.
Мелик, Верный и Сом целый день шли по степи. Зеленый покров ее был еще в полном расцвете. Солнце сушило траву, ветер колыхал ее, разнося бесчисленные запахи, которыми был напоен воздух. Монотонная и однообразная, на первый взгляд, степь таила в себе бесконечное разнообразие злаков, трав и цветов, насекомых и животных. Плодородие ее было неистощимо. Среди необозримых зарослей злаков ютились островки дрока, вереска, шильника, зверобоя, шалфея, лютиков кресса. Местами виднелись участки голой почвы, устоявшие против натиска сомкнутых колонн растительной армии. Но за этими плешинами снова начинались сочные пятна мальвы, шиповника, красного трилистника и зеленых кустарников. Однообразие равнины нарушали то невысокий холм, то глубокий овраг, то пруд, кишащий насекомыми, лягушками и тритонами. Одинокая скала высилась в траве, словно мастодонт на пастбище. Стада оленей мелькали на горизонте, зайцы скакали в высокой траве, удирая от волков и собак. В воздух тяжело взлетали стаи куропаток, над степью носились вороны, легкокрылые вяхири, грузные дрофы. С места на место перебегали табуны диких лошадей, неспешно и солидно выступали зубры. Из рощи выходил, неуклюже переваливаясь с боку на бок, огромный и страшный серый медведь, победитель саблезубого.
Вечером
