с женихом всего лишь раз, прежде чем он сорвался на охоту, будто школяр – с надоевшего урока. Хотя мало радости танцевать с кавалером на голову тебя ниже, ежась от его неотступного взгляда. Чудилось, он желал непременно проникнуть взором под синий шелк и жесткую ткань корсета, чтобы выяснить, какого цвета соски у его невесты: коричневые, коралловые или лиловые. Да ладно, хоть не пытался заглянуть ей в глаза – не то увидел бы такую тоску беспросветную, что, может быть, и сам бы затосковал, озадачился… нет, ускакал! И эта вертихвостка, красотка рыжая, цесаревна Елизавета, унеслась вместе с ним, так высоко подобрав юбки, чтоб не мешали быстро бежать, что ее стройные ножки, обтянутые наимоднейшими зелеными чулочками с золотыми, серебряными и желтыми стрелками, открылись чуть не до колен к восторгу всех, кто это видел. Но еще пуще обрадовались окружающие, когда Елизавета (нечаянно или намеренно – только ей известно) споткнулась, и грудь ее на миг вовсе выскочила из корсажа… Ну что ж, хоть Мария и ощущала всей кожею ненависть к себе этой цесаревны с бойкими глазами, а все ж не могла не признать, что Елизавета – само удовольствие, пыл чувств и страстей. И она понимала, что именно тот неугасимый огонь, которым откровенно пылала Елизавета, а вовсе не ее сдержанная красота, возжег очи прекрасного Петра Сапеги, когда он склонился перед своей бывшей невестою и нижайше пригласил ее в менуэт.
Следовало бы отказать, однако не отказала. Ощутив значительное пожатие его пальцев, почувствовала себя неловко и смешно, а ведь Сапега, конечно, хотел пробудить в ней память о былом!
Маша заученно раздвинула губы в улыбке – хотя улыбка сия была исполнена уныния и печали.
Сапега, коему она предалась всем пылом юного сердца, отвернулся от нее по одному мановению властительной руки. А мальчик, назначенный ей в мужья, умчался гонять по полям, по лесам, не проявив к невесте и доли той нежности и любезности, каких от него ожидали хотя бы из соображений учтивости!
«Ах, да нужна ли мне его учтивость! – с отчаянием подумала Маша. – Нежность его, любезность притворная – мне на что?! Любви надо мне, истинности чувств! Ужели все мужчины не умеют любить и не бывают постоянны?!»
Она зло выдернула руки из чересчур уж осмелевших пальцев Сапеги и испытала легкое подобие удовольствия, увидав, как он обескуражился и даже струхнул.
– Я устала! – сквозь зубы процедила Мария, и Сапега на подгибающихся ногах отвел ее к креслу. Она не удостоила его взгляда, и поляк стушевался, с тоской поняв, что вступление в новую блестящую должность фаворита откладывается, пожалуй, до неопределенного времени.
Мария тут же забыла о нем и вгляделась в толпу, выискивая батюшку. Нетрудно его найти – он возвышается над присутствующими, и, чудится, некие незримые волны источаются его взором, голосом, этой его манерою слегка похлопывать собеседника по плечу, как бы подчеркивая, что ничего опасаться не стоит, коли рядом всесильный, всемогущий Александр Данилыч Меншиков… и прочая, и прочая, и прочая.
«Да он и впрямь
