ощутила. Рот сам собой расплылся в улыбке. Брови Шарлотты взлетели до самой чёлки, а я уткнулась в бокал. Сделала большущий глоток. Ру вновь заняла незаконно захваченное кресло Шарлотты.
В конце концов Дженни Тагби, мягкая, спокойная и заурядная, как птичка-овсянка, сказала, что она комодский варан и что ей пора домой. Её малыш ещё не перешёл на пюре, она сутулилась и подтягивала лифчик. Её груди были бомбой с часовым механизмом, и нужно было срочно слить пропитанное вином молоко. В своё время я кормила Оливера первым делом, как просыпалась, и в последнюю очередь перед тем, как лечь спать, но я помню это упругое натяжение в те часы, когда не кормила. Я не могла винить Дженни, но понимала, что люди – стайные животные, и когда она уйдёт, за ней потянутся остальные.
И точно – стоило Шар начать, наконец, задавать свои вопросы, женщины стали уходить поодиночке и парами, потихоньку, виновато помахав на прощание. Первыми ушли те, у кого были маленькие дети, потом те, кто работал пять-два. Многие подвыпившие дамы бессвязно что-то говорили, зевали, направляясь к лестнице, чуть пошатывались. К десяти часам нас осталось лишь шестеро.
Поскольку места освободились, Тейт и Панда уселись на диване рядом с Лавондой-Рыбой-Львом. Тейт сильно накачалась «пино нуаром» – на лбу выступили капли пота, в уголках рта виднелись пурпурные потёки. Ру вновь отправилась в бар резать мои цитрусы.
– Ладно, закругляемся, что ли, – сказала Шарлотта. Вид у неё был усталый, под глазами – розовые круги.
– Это уж точно, – заявила Ру. – Книга никуда не годится. Займёмся чем-нибудь другим, – она моргнула, вытянула шею, будто её осенило. – Я знаю! Давайте сыграем в игру.
– Я имела в виду не это, – вскинулась Шар.
– Уже поздно, – я старалась быть верной подругой, но мысль об игре соблазняла.
Я выбрала в мужья человека, предпочитавшего по понедельникам мясной рулет, по вторникам такос, по пятницам ужин в ресторане и секс. Шарлотта была в этом плане похожа на Дэвиса – видимо, меня тянуло ко всему упорядоченному. Но теперь в моей жизни появился ребёнок. Я любила Оливера всем своим существом – я и не знала, что можно так любить – но каждый день с малышом был точно таким же, как предыдущий.
Чем ближе подходил срок его отлучения от груди, тем больше я скучала по своей работе в «Школе ныряльщиков» – по этой радостной возможности разделить свой мир с новыми дайверами, по шуму и веселью детей. Но больше всего – по самому дайвингу. Беременным нырять нельзя, а первые восемь месяцев материнства прошли как один неясный бессонный день. С тех пор как появился Оливер, мне удалось погрузиться под воду всего раз шесть, и я страшно по этому тосковала.
Если бы Ру предложила ограбить банк или прыгнуть с тарзанкой, я указала бы ей на дверь, и оставшимся захмелевшим мамашам – тоже. Но посидеть вечером, после десяти, и поиграть в игру представлялось не таким уж страшным бунтом. Как раз по мне. Я хотела поиграть.
– Слишком поздно для игр, – согласилась Шарлотта, стараясь,
