помирай? Нюча[4] улахан[5], крепкий, однако. Много живи надо…
Чай пили далеко за полночь. Река закуталась в легкий туман, блеклые звезды робко выглядывали из серых туч, – они неторопливо обволакивали ночное небо.
– Дождь, однако, будет, – тревожился Макар.
– Поживем – увидим… – смачно прихлебывал крепкий чай бородач. – Не раскиснем. Не впервой.
– Чай кут[6], – протянул кружку Макар. – Ла-ди-мир…
Не спалось. Терпкий запах стланика (его ветки служили ему в эту ночь постелью) разбудил глубоко упрятанные в тайниках души воспоминания…
Сосновый бор, прелестный летний день. На лужайке трава, как дорогой персидский ковер, – густая, шелковистая, в узорочье цветов.
Аромат разогретой жаркими солнечными лучами живицы.
До солнца рукой подать; оно запуталось среди зеленых иголок, на какое-то время покинув свою голубую небесную обитель.
Пикник, море шампанского, веселые друзья-офицеры и шикарные юные дамы, затеявшие игру в пятнашки.
Он объезжает коня, подаренного ему матерью. Это тракененский вороной жеребец, полукровка, резвый и горячий сверх всякой меры.
«Вольдемар! Душка, где вы? Ау-у!»
Графиня Дашкова. Она мила, обворожительна и чересчур настойчива. Большая любительница флирта и верховой езды.
«Мон шер, куда вы запропастились? – заворковала графиня, томно вздыхая и похлопывая узкой ладошкой по мускулистой шее буланой кобылки англо-арабских кровей – последний крик моды в высшем свете. – Мы ждем вас уже битый час. Нехорошо, – кокетливо погрозила она пальчиком. – Дамы скучают».
А он врос в седло, оцепенел, не в силах оторвать взгляд от лица девушки, которая старалась совладать со своей норовистой лошадкой – золотистым карабахом-когланом, из-за близорукости, присущей этой породе, очень пугливой и нервной.
«Боже мой, я… я, кажется, сейчас сойду с ума! Она прекрасна! Как фея из сказок…»
С ним творилось что-то непонятное; он не владел ни своими эмоциями, ни своим телом – будто его околдовали.
«Граф, что с вами? Вы меня не слушаете?» – капризно надула губы Дашкова.
И вдруг поскучнела, нахмурилась – женская интуиция приоткрыла ей тайну странного поведения бравого кавалергарда.
«Ах, да, пардон, вы незнакомы, – небрежно, с холодком, кивнула графиня в сторону своей попутчицы. – Моя подруга Малахова. Из провинции… Ну, пшла!..» – Она зло хлестнула кобылу…
«Венчается раб Божий Владими-и-и-р и раба Божья Александра-а-а…»
Густой бас протоиерея волнами накатывался на раззолоченную толпу, запрудившую собор, и, отражаясь дробным эхом от массивных каменных стен, таял под расписным куполом.
«…Вы согласны взять мужем раба божьего Владимира?»
И гулкое эхо повторило многократно: «Согласна, согласна, согласна…»
Ноябрь 1913 года.
Тяжелый густой туман, снежное крошево в волнах Невы, обледеневшие мосты.
Нюча – русский (
Улахан – большой (
Чай кут – чаю налей (
