с площади Восстания на Лиговку.
– Угу, – мычал в ответ Андрей, заворожено разглядывая в окно старинные приземистые дома. За те несколько лет, как он окончательно уехал отсюда, в них успели втиснуться новые, незнакомые, чужие здания. Несмотря на то что Андрей приезжал в Питер довольно часто, он каждый раз, словно после долгой разлуки, с затаенным, сжимающим сердце волнением рассматривал родной город, ежесекундно воскрешая прохладные и тревожные, как питерский климат, воспоминания юности и молодости. В эти мгновения он чувствовал, как его переполняет тягучее томительное упоение жизнью, сочетающее в себе целую палитру разнообразных эмоций – и тоску, и ностальгию, и наслаждение, и нежность, и печаль, и любовь. Мариша понимала мужа, просовывала к нему вперед руку, гладила по голове. Андрей перехватывал обожаемую ручку жены и целовал ее, насколько мог повернуться. Мимо проплывала Лиговка, потом массивный Московский с его сталинскими громадами, потом Ленинский с серыми блочными параллелепипедами, а там уже к заливу, к новостройкам, домой.
Несмотря на праздник, Лидия Сергеевна не изменила своей натуре и встретила гостей по-домашнему, в халате. Она не придавала значения церемониям, относилась к ним запросто. Тем не менее с присущей ей природной расторопностью она быстро организовала небольшое застолье. Все четверо, не считая маленького йоркширского терьера Лидии Сергеевны, не сходившего с рук любимой хозяйки, предались семейной идиллии. Петр Иванович с готовностью выделил сыну бутылку водки из своих многочисленных запасов – пропустить рюмочку-другую по случаю. Лидия Сергеевна была недовольна – пить с утра, но Андрей выпить любил, и случаем воспользовался. К полудню он был уже разгорячен, и звал отца покурить. В квартире курить не разрешалось, поэтому они выходили и шли через общий коридор к лифтам, оттуда через закуток с мусоропроводом – на длинный балкон черной лестницы, где Андрей раскуривал специально припасенную сигару. Надо отметить, что сам Петр Иванович в этот раз не пил совсем, запретили врачи, но как будто даже захмелел заодно с Андреем, вприглядку. Отец и сын курили одну сигару на двоих, в основном Андрей, а Петр Иванович за компанию, больше для виду, беря у сына и слегка пригубляя (обычно он не курил). Андрей, разогретый несколькими рюмками алкоголя, начинал рассказывать отцу о своих московских делах, что все идет хорошо, складно, что удалось прилично заработать. Он знал, что именно денежная тема была отцу особенно приятна. Без бахвальства, словно озвучивая специально подготовленный доклад, не официальный, дружественный, но обстоятельный, Андрей рассказывал, а Петр Иванович, прищурившись, внимательно слушал, время от времени протягивая два растопыренных пальца за сигарой. Андрей вкладывал сигару в пальцы отцу, не прекращая своего рассказа. Петр Иванович, неумело прикасаясь к сигаре губами, слушал сына и всматривался в даль живописно раскинувшегося проспекта. Когда Андрей закончил, Петр Иванович вкрадчиво начал комментировать положение вещей и ставить точки над i. Он объяснял
