больших мешках из телячьей или бычьей кожи. При мечетях есть небольшие прудики, на берегах которых положен деревянный настил; по краям такого пруда встают мужчины для ежедневных пятикратных омовений, предписанных Кораном. Во время омовения мужчины снимают с головы чалму вместе с тюбетейкой, вокруг которой она намотана, а на бритую голову набрасывают снятую с себя верхнюю одежду.
На улицах – толпы людей в невзрачной одежде. Нигде не встретишь ярких нарядов из шелка, атласа или адраса[79] местного производства, столь характерных для улиц русского Туркестана или Бухары.
На лицах [горожан] заметна подавленность; каждый боится произвести впечатление состоятельного человека и тем самым привлечь к себе внимание местных властей, так как вслед за этим могут последовать всевозможные вымогательства. Нарядно одетых женщин можно встретить чуть чаще, однако число их также относительно невелико. Женский костюм составляют платье, как правило, из белой хлопчатобумажной ткани, и такого же материала брюки, завязанные на щиколотке. Пожилые женщины носят сорочки из дабы – голубой хлопчатобумажной материи, более практичной, так как она не столь маркая. На голове – тюбетейка (ермолка) ручной работы, искусно вышитая разноцветным шелком. Паранджу – длинный серый халат до самой земли, с длинными рукавами, надеваемый на голову и полностью скрывающий женскую фигуру, – здесь никто не носит. Вместо нее на голову накидывают белую прозрачную материю, и она покрывает фигуру до самых пят. Зимою вместо тюбетеек кашгарки носят на голове круглые шапки из парчи, подбитые бараньим мехом и с широкой оторочкой из выдры. Это единственное ценное украшение местных женщин. От туркестанских женщин они отличаются еще и тем, что на ногах носят не полусапожки с мягкой кожаной подошвой и калоши, а сапоги. Кашгарки не прячутся от посторонних так тщательно, как это делают женщины в других азиатских регионах; напротив, прижавшись к стене, они с интересом разглядывали наш кортеж, и лишь под пристальными взглядами, которыми одаривали их казаки, они словно бы нехотя закрывали лицо покрывалом или отворачивались к стене, прижимая к себе детей.
Протискиваясь всю дорогу сквозь разношерстную толпу, состоявшую из людей и вьючных животных, мы подъехали к ямэню, напротив ворот которого выстроена стена с нарисованным на ней драконом. Над входом – павильон в китайском стиле, а в нем – стража. В момент нашего въезда во двор стража произвела выстрел из тайфуры – переносного орудия, которое во время учений носят на широких кожаных ремнях четверо солдат.
Дипломаты знают об этих выстрелах, а поскольку китайцы пороху не жалеют и грохоту бывает много, то они предусмотрительно хватаются за лошадиные гривы, чтобы не вылететь из седла, а казаки-ординарцы держат лошадей за поводья и заводят на первый двор. Напротив въезда – большие главные ворота, дощатые, с двумя калитками по бокам. На воротах яркими красками изображены портреты древних богатырей,
