глаза, и мне самой доставалось немало ударов на спаррингах. Я отрабатывала выпады, приёмы защиты, прыжки, постановки ног, и всё-всё-всё. Собирала в пучок волю, стискивая зубы, смахивая мелкие злые слёзы и испарину, бросая жестокий вызов себе самой и не щадя себя, ту, старую, – во имя себя же новой. Я прошла весь курс фехтования и рукопашки и чувствовала себя уже совсем иным человеком.
И в августе мы снова сошлись на том же речном пляже. Моим секундантом снова была Марианна, а напротив меня стояла всё та же Фаина, только теперь в кожаных штанах. Мы схватились на таких же палках. И хотя она была неслабым противником, на этот раз я победила её!
Теперь мы поменялись ролями. Она лежала навзничь на песке, а я стояла сверху.
– Ну что, Фаина, убить тебя или попросишь пощады? – спросила я с холодной усмешкой.
– Убей! – заорала Фаина, задыхаясь от бессильной злости, однако – решительная.
Я была слегка ошарашена. Но она кричала снова и снова:
– Да-да, я теперь выбираю смерть!! Убей меня, слышишь! Давай!
А я не хотела её убивать. Я же была не такая, как она.
– Нет, я тебя не убью, – сказала я довольно спокойно, отходя. Запоздало я понимала, что она теперь, сознательно или бессознательно, наверное, посчитает себя морально наказанной таким моим решением. Ну что ж, пусть…
Рыча и обливаясь злыми скупыми слезами, она вновь требовала себя убить.
Но я обернулась и сказала:
– Не надо, Фаина! Надо жить. И тебе, и мне, и всем! Живи, и давай не будем больше ссориться!
Фаина уселась на песок, опустила растрёпанную голову на колени и хрипло плакала, подвывая и закрываясь руками. Однако чувствовалось, что её всё-таки отрезвили мои слова. Хотя, возможно, с её личной точки зрения я действительно «наказала» её…
К ней подошли амазонки и заботливо ворковали над ней. А мы с Марианной шагали прочь, дружески обнявшись, Марианна лихо курила сигарету. И мы снова молчали, потому что опять не хотелось ничего говорить.
С того дня мы никогда и ни о чём ни словом не обмолвились с Фаиной. И она больше ни разу не лезла ко мне.
Когда я поступила учиться на швею, то Лена была практически первой, кого я увидела на курсах. Она лежала на столе, свернувшись калачиком, и спала.
Потом прибыл главный местный старожил – доцент по географии Захар Семёнович. Невысокий, в клетчатом костюмчике и с маленьким, под стать хозяину, ярко-рыжим чемоданчиком, он был холерик и в свои «хорошо за семьдесят» в самом прямом смысле бегал вверх по мраморным лестницам, не держась перил.
Зажав между ляжек чемоданчик и снисходительно ворча, он ковырял ключом трудно открывающийся старый замок аудитории. Однако как оружие привыкает к одной руке, так и этот замок всегда слушался смешного старичка.
С Захаром Семёновичем можно было поступить оскорбительно, но его невозможно было оскорбить – в этом состояла суть его характера. На его лекциях мы в основном раскрашивали
