доходов. Они знали, что нужны при любой власти и поэтому не лезли в разборки между белыми и красными, дожидаясь, пока всё само по себе утрясётся. Митинги в поддержку новой власти не собирали много сторонников. А организаторы за призывы отнять и поделить пару раз даже были биты в тёмных переулках неизвестными личностями, которые практически из братских побуждений рекомендовали агитаторам выбрать для своей деятельности другой город.
Но в один день всё изменилось. На 29-м разъезде остановились два состава. Военно-агитационный поезд и состав с солдатами. По команде из них посыпались бойцы Красной армии. Латышские стрелки, с первых дней поддержавшие революцию и практически штыками расчистившие Ленину путь к власти, а также три сотни венгерских пехотинцев из числа бывших военнопленных, подданных австро-венгерской империи, проникшихся революционными идеями и примкнувших к большевикам. Руководили их действиями люди в кожаных куртках. Сначала они заняли здание городской управы, телеграф, электро и телефонную станции, городскую тюрьму и часть казарм, а также перекрыли въезды и выезды из города.
После этого стали вызывать на допросы по заранее подготовленным спискам людей. Домой они больше не возвращались. Обеспокоенные родственники с утра до вечера толпились у здания городской тюрьмы, пытаясь получить хоть какую-то информацию и отдать передачу.
Красноармейцы из числа приставленных к тюремной охране с людьми не разговаривали и на вопросы не отвечали. Если же кто-то пытался подойти чересчур близко, молча поднимали винтовки и передёргивали затворы. После этого желание приближаться пропадало. Арестованных набивали в камеры так, что в некоторых не то что лежать, даже и присесть можно было лишь по очереди. Выдёргивали на допросы по одному, в камеры после не возвращали. Их помещали в особые камеры, где содержались уже прошедшие допросы. Многие были сильно избиты и с трудом держались на ногах. На протяжении нескольких дней отобранные из заключённых крепкие мужчины рыли рвы у рощи в пятистах метрах от 29-го разъезда. Потом на протяжении недели по ночам из тюрьмы выводили колонны арестованных и уводили за город, отгоняя прикладами воющих баб и прочих родственников, почуявших неладное. Тех, кто не мог идти, везли на подводах. Всех отводили ко рвам, строили на краю шеренгами, и один из одетых в кожаную куртку произносил:
– Именем Советской власти, за котрреволюционную деятельность вы приговариваетесь к расстрелу.
Ружейный залп ставил точку в революционных разногласиях.
На седьмой день были расстреляны последние заключённые, после чего на край рва поставили два десятка мужиков, тех, кто полторы недели копал рвы и закапывал в них мертвецов. Они были последними. Закопать их пришлось самим красноармейцам. Заодно, чтобы не оставлять ненужных свидетелей, расстреляли несколько самых дотошных родственников, выследивших-таки место казни. После чего все погрузились по вагонам,
