парня. Он ведь вес набрал, а? И насчет его кожи ты права была.
– Что с моей кожей? – спросил Ройбен.
– Не надо ему об этом говорить, – сказала Грейс.
– Ну, твоя мать сказала, что она румяная, ну, знаешь, как у женщины, когда та забеременеет. Ты не женщина, и ты не можешь забеременеть, но она права. У тебя появился румянец.
Ройбен снова рассмеялся.
Все поглядели на него.
– Папа, вот что я хочу у тебя спросить, – начал Ройбен. – Про зло. Веришь ли ты, что зло может быть осязаемой силой? В том смысле, что зло существует отдельно от человеческих деяний, как сила, которая может войти в тебя и обратить ко злу?
– Нет, нет, нет, сын, – тут же ответил Фил, отправляя в рот порцию салата на вилке. – Объяснение злу существует, и оно совсем не такое романтичное. Зло – глупости, которые совершают люди, глупости, будь это набег на деревню и убийство всех ее обитателей или убийство ребенка в приступе гнева. Ошибки. Все это – просто ошибки, совершаемые людьми.
Остальные не проронили ни слова.
– Погляди хотя бы в Книгу Бытия, сын. Вспомни историю Адама и Евы. Это ошибка. Они просто совершили ошибку.
Ройбен задумался. Отвечать не хотелось, но надо было что-то ответить.
– Именно этого я и боялся, – сказал он. – Кстати, пап, у тебя нельзя ботинки позаимствовать? У тебя же двенадцатый размер, да?
– Конечно, сын. У меня полный шкаф обуви, которую я ни разу не надевал.
Ройбен снова погрузился в мысли.
И был благодарен остальным за их молчание.
Он думал о доме. О всех тех крохотных глиняных табличках, покрытых клинописью, про комнату, где он и Мерчент занимались любовью. Шесть недель. Это звучало для него как вечность.
Он встал, медленно вышел из столовой и поднялся наверх, к себе.
Спустя несколько минут, когда он сидел у окна, глядя на башни Голден Гейт вдали, пришла Селеста и сказала, что идет обратно на работу.
Он кивнул.
Селеста обняла его за плечи. Ройбен медленно обернулся к ней. «Какая же она хорошенькая», – подумал он. Не царственная и изящная, как Мерчент, нет. Но такая свежая и хорошенькая. Блестящие пышные каштановые волосы, темно-карие глаза, такие выразительные. Он никогда еще не осознавал, какая она хрупкая. Сейчас она выглядела хрупкой – свежей, невинной и беззащитно хрупкой.
Как он мог раньше бояться ее, бояться сделать ей приятно, бояться задуматься о том, чего она от него ждет, бояться ее энергичности и сообразительности?
И вдруг она отшатнулась, так, будто испугалась. Сделала несколько шагов назад, пристально глядя на него.
– Ради бога, что случилось? – спросил Ройбен. На самом деле ему не хотелось что-то говорить, но было очевидно, что ее что-то обеспокоило, сильно, и было бы правильно спросить об этом.
– Не знаю, – ответила она, с трудом улыбнувшись. – Клянусь, ты выглядишь так, будто стал другим человеком. Другим человеком, который теперь глядит на меня глазами Ройбена.
– Гм,
