думала: «Ведь это же сон, правда?»
Ребёнок пододвинулся к Юсе и, приблизившись к самому уху (настолько близко, что Юсинь даже стало щекотно от шерсти), шёпотом сказал:
– Меня зовут Лыська, я должен плисматливать за тобой, пока Улсы нет дома.
Юся решила, что она, скорее всего, точно заболела и прямо сейчас лежит в своей уютной кровати, дома, а всё, что происходит в данную минуту, – просто кошмарный сон. Однако во сне тоже надо быть вежливой – и Юсинь открыла рот, чтобы учтиво представиться.
– Ты не можешь пока лазговаливать, – сказал ребёнок, увидев, как Юся пытается выдавить из себя хотя бы один звук. – Улса заблала на влемя твой голос. Сказала, что его надо починить. Как ты умудлилась его сломать? – спросил Лыська и в один прыжок перебрался с кровати на круглый стол посередине комнаты.
– Ну холошо, можешь здесь написать всё, что хочешь сплосить, – я посталаюсь ответить. Только шевелись – до плихода Улсы надо успеть что-нибудь плиготовить. Ланьше этим занимался я, но тепель Улса сказала, что готовить – твоя обязанность…
И тут, после вполне реального слова «обязанность», Юсинь словно пришла в себя – она сдёрнула укрывавшее её одеяло (оказалось, что Юся и впрямь лежала на кровати) и, шатаясь, встала на ноги.
Пол был тёплым, к тому же на Юсиных ступнях были чьи-то шерстяные толстые носки.
Юся осмотрелась: место, куда она попала совершенно непостижимым для себя способом, вполне можно было бы описать одним словом – «сказочное».
В дальнем углу комнаты, подвешенные верёвками за горлышки, висели бутылки самых невообразимых цветов. Они и сами по себе были очень красивы, но то, что внутри каждой искрился розоватый огонёк, делало их абсолютно необыкновенными. Разноцветный свет от бутылок падал на все окружающие предметы и превращал их в радужные.
В комнате было всего одно окно, но зато – овальное. Рядом с кроватью, на которой Юсинь очнулась, стоял громоздкий высокий буфет. Видно было, что буфет старинный. Но его необычная конструкция, резные украшения на дверцах в виде сов с расправленными крыльями и заковыристые узоры по краям не шли ни в какое сравнение с теми причудливыми баночками, что расположились на всех внутренних полках. Прозрачные банки были наполнены самыми разными жидкостями. Некоторые показались Юсинь живыми – одни бурлили и всхлипывали липкими пузырями, в других плавали корешки, листья и ягоды, в третьих же барахталось что-то похожее на щупальца – эти Юся даже не захотела рассматривать.
Над буфетом тикали часы – в целом их можно было бы назвать обычными, если бы вместо цифр не стояли живые глаза. Они моргали, а зрачки вращались по кругу то медленно, то быстро. На первый час приходился глаз зелёного цвета, на второй – голубого, на третий – каштанового, дальше шли глаза, сочетавшие в себе оттенки первых трёх цветов.
– Ты слишком лискуешь, – сказал Лыська и, спрыгнув со стола, приземлился одновременно и на руки, и на ноги. Юсинь с ужасом увидела, что у ребёнка есть длинный пушистый
